- А она ему говорит...
Рассказывает очередную смешную историю из сеульской больницы Чимин. Юнги вместе с Намджуном жарит мясо, стоя чуть поодаль. На берегу моря прохладно и дышится как-то немного легче. Хосок, усердно работающий все эти годы и теперь возглавляющий ЦПС Южной Кореи, смеётся, облачённый в совершенно ужасную цветастую кофту с подсолнухами.
Сокджин кутается в плед, сидя на раскладном стульчике и смотрит на бьющиеся у берега волны.
- Стемнеет скоро...
Говорит он почти неслышно, но Чимин всё-равно замечает.
- Ничего не случится, если сегодня ты зажжешь его позже обычного. Давай посидим ещё немного, хён. Мясо почти готово.
Намджун ставит на пластмассовый стол миску с горячим барбекю, улыбаясь гостям.
- Мы успеем до темноты, Джин-и, не переживай.
Обрывает он заботливого Чимина, зная, что тот своими словами не сделает лучше. Не им. Не ему. Касается плеча любимого, легонько сжимая, давая понять, что он здесь. Рядом. И понимает его чувства, как никто в этом мире.
- А вот и крылышки! Налетайте.
Разряжает атмосферу Юнги, щипая колдуна за предплечье, как бы намекая: «заткнись».
Врач улыбается друзьям так, будто не чувствует жалости и неловкости.
У Намджуна седые виски. А у Сокджина морщины в уголках глаз.
Их Чонгуку сегодня исполнилось двадцать три.
******
До того, как за горизонтом исчезает последняя капля света, Ким зажигает фонарь на крыльце.
Всегда. Каждый день.
Ждёт, когда заигравшийся в лесу волчонок вернётся домой. Так же, как раньше.
Сокджин сидит там, под тусклым светом, до первых звёзд. И в плед кутается, всматриваясь в темноту.
У него в ушах стоит детское грустное и радостное, недовольное и восторженное: «хён», «хён!», «хён?». А перед глазами чёрные вьющиеся волосы. Мягкие-мягкие. Каждое объятие и каждая слеза. Улыбка.
В его стареющей памяти волчонку почему-то всегда около десяти.
Намджун обнимает его со спины, зарывается в волосы носом и шепчет:
