Металл под затылком приятно холодный.
Кацуки фиксирует это частью сознания, пялясь на дождевую лужу. Вода в ней черная, а горящий огонь отражается яркими оранжевыми кляксами, напоминая о чем-то, о чем думать не хочется. В голове пусто и тихо, будто все вокруг огородило невидимым плотным заслоном.
Сбоку шумят медики, сухо переговариваясь, по-деловому собранно что-то упаковывают и разбирают, мелькая на периферии зрения. Туда Кацуки не смотрит.
Гладкая водная поверхность в луже идет рябью, расходится кругами — снова начинается дождь. Кацуки отрешенно смаргивает капли с ресниц.
Утром половинчатый сказал, что в ближайшие три дня будет солнечно и ясно — видел прогноз по телевизору. Выходя из душа и взъерошивая разноцветные волосы белым полотенцем, раздражающе добавил:
— Не меньше тридцати градусов. Не одевайся слишком тепло и обмотку не забудь.
Кацуки тогда пил кофе и только скривился — в последнее время руки вели себя паршиво, и без костюма он старался лишний раз не потеть. Несвободный выходной день обещал быть долгим, жара казалась хреновой перспективой, голова гудела от недосыпа, а Тодороки опять ему указывал. И кофе горчил — сахар кончился еще вчера. В магазин кто-нибудь из них зашел бы только вечером, у половинчатого все равно была на исходе его извечная надоедливая соба.
Они тогда снова поцапались, потому что настроение у обоих было поганым, а две недели после нового реформирования оказались адом. Добавилось штрафов, за каждый чих теперь нужно было отчитываться, новое «геройское страхование» обещало большие траты и мало пользы. За это время Кацуки успел возненавидеть всех: далеких от реальности политиков, сраные СМИ, общество с его бесценным мнением и других героев, которые, как и половинчатый, не имели ничего против дополнительного поводка.
Тодороки будто бы все устраивало. А Кацуки хотелось встряхнуть его за грудки и сказать что-нибудь, сделать — чтобы сжал зубы и воспламенился, очнулся, в конце концов, от своего коматоза и понял, в какой заднице они все находятся, если уже идут на заклание идиотской системе, как покорные овцы. Хотелось заставить оскалиться, прийти в себя, пойти против всех — не одному, с ним.
Герои должны были защищать людей и разбираться со всякими ублюдками. Как сила, способная противостоять отбросам эволюции, без всяких ухищрений, «но» и бюрократии, без оглядки на возможные разрушения и потенциальный ущерб неживым кошелькам. Особенно если их действия не грозили никому потерянным здоровьем. Как говорил один наивный придурок, с которым Кацуки по удивительному стечению обстоятельств в этот раз был согласен: «Нет ничего важнее человеческой жизни».
