Scarlet moth

Исчезая в объятиях

Если бы мне однажды сказали, что я обрету своё счастье, я бы не поверил. Ведь вся моя жизнь буквально состояла из неудач и падений. А крылья мне обрезали ещё в возрасте пяти лет. До сих пор помню, как ласковая рука матери подталкивает меня к незнакомым людям. Она ещё улыбается, когда я смотрю на неё с беспокойством. Но это не должно было меня успокоить. Потому что в её глазах бесконечная пустота. Мама смотрит на меня так, словно и нет вовсе у неё сына. Можно ли назвать её ласково "мама" вообще? Не знаю. Она родила меня, но не дала той любви, в которой я нуждался как в воздухе. Но... Можно ли тогда назвать её "эта женщина"? Не знаю. Я как наивный слепец верю, что в глубине души, она любила меня. Пусть и принимала "таблетки". Она всегда говорила, что: "Они приносят мне радость, мой маленький Чу-чу... Ты ведь хочешь, чтобы мама была счастлива, да?". Впрочем, раз уж на то пошло, то ради этой своей "радости", матушка быстро отдала меня в руки людей, что жаждали коснуться юного тела и осквернить. 

Не сразу, конечно, мне сделали больно. Но когда я только пришёл, меня начали трогать. Там, где я не хотел. Конечно же, я не понимал почему мне не нравятся эти прикосновения. Глупому мальчику никто ничего не объяснил. Почему "дяденьки поступают с тобой плохо", почему "тебе нужно убегать из этого страшного места", почему "ты должен противится всему, что они с тобо делают". Но разве пятилетний ребёнок это понимает? Разумеется, нет. Никому не было дела до моего образования, моральных ценностей или понятий что "хорошо", а что "плохо". Я хорошо помню, как старался улыбаться им. Они всегда просили меня это делать, пока они проводили руками по своим органам. Я не противился, стараясь быть послушным и милым. Потому что тогда они всегда были ласковы. Оставляли мне сладкое и даже дарили красивые кимоно. О, если бы я тогда понимал что со мной делают, разве молчал бы? Никогда. Но прошлое нельзя изменить, так что остаётся лишь сожалеть о том, чего я не сделал. 

Однажды, я всё-таки привстал и ответил дяденьке на вопрос "Тебе ведь нравится?", не привычное "Да, господин", а "Если честно, то нет. Можете сказать, почему мне неприятно? Я не понимаю...". Глаза того человека налились кровью. Я помню его морщинистое лицо, похожее на печёное яблоко и длинные тонкие руки. В особенности его сухие ладони, которые сжали мои бёдра до синяков и начали грубо бить по щекам, рукам, ягодицам и говорить: "Непослушная шваль! Такой как ты должен заткнуть свой рот!". У него был мерзкй голос, похожий на скрипучую дверь. Я хорошо помню, как испугался с перемены настроения этого человека и начал громко плакать. Но конечно же к юной шлюшке никто не побежит. Когда всё закончилось, никто не успокоил меня. Мне дали пощёчину, за то что "я посмел перечить клиенту". Мне сказали, что я "сам во всём виноват". И глупый маленький мальчик поверил в это. Меня заставили встать перед ним на колени и извиниться в глубоком поклоне. И я сделал это, потому что считал себя глупым, раз не понял, что всегда нужно отвечать "да".