Под всполохом комет

первая и последняя.

Том никогда не любил оставаться в приюте на каникулы.

Проблема была не в том, что детям не хватало еды. Не в том, что зимой холодный, пробирающий до дрожи, до костей ветер легко пробирался в приют, оставляя за собой тусклую снежную пелену. И даже не в странном зеленоглазом мальчишке, которого так некстати подселили к Тому в комнату.

Проблема была в самолетах, что так гулко и страшно шумели по ночам, готовые в любой момент уничтожить половину Лондона, сбросив бомбы на крыши домов. Проблема была в войне. В войне, что так не вовремя началась, что лишала последней надежды.

Том искренне не понимал, почему столь великий и добрый волшебник как Альбус Дамблдор не позволил провести Рождество в Хогвартсе. Не позволил не только Тому, но и зеленоглазому мальчишке, который прослыл сыном сумасшедшей ведьмы, только попав в холодный мрачный приют.

Мальчишка был действительно жутким, непонятным — не только для Тома, но и для остальных ребят, и смотрел так особенно он почему-то лишь на Реддла — мягко, доверчиво.

Тому казалось, что в своей жизни не было ничего страннее, чем первая фраза мальчишки, обращенная к нему.

«Жить не страшно», — Том не понимал, откуда мальчишка узнал, но он действительно боялся. Боялся неизвестности, взросления, того, что ждет впереди.

А мальчишка не боялся. Он лишь доверчиво заглядывал Тому прямо в глаза и крепко прижимался к его груди во время грозы.

Жизнь в приюте была несладкой от слова совсем. Мальчишке было одиннадцать или около того. Тому — шестнадцать. И мальчишка оказался сильнее, смелее, взрослее.

В его глазах сияла бесноватость, отливая самыми яркими изумрудами, оставлявшими в душе Тома почти осязаемый след. В его словах — самых диких, невозможных — сила.

Глухой гул самолетов подобно вакууму обступил приют, не пропуская и лучика надежды на спасение. Самолеты ждали приказа — и он поступил.

Том уже давно смирился со своей судьбой. Он привык не жаловаться на жизнь, но сейчас отчего-то хотелось разрыдаться.

Последним ударом для него стали слова мальчишки:

— Не страшно, поверь.

Мальчишка — живой сноп искр истинного безумия. Том уверен, что он пришел в его жизнь исключительно ради того, чтобы сжечь ее дотла, уничтожить, чтобы швырнуть её в пропасть, рассмеяться и забыть.

— Что? — неуверенно, чуть робко спрашивает лучший ученик школы.

Лучший ученик школы без школы. Без самого себя, совсем как без части души.

— Умирать не страшно, поверь мне, — ласково и как-то тоскливо шепчет сын ведьмы и тянет к нему свои худые, бледные руки.

Тому вдруг кажется, что когда-то давно, в прошлой жизни он уже видел эти изумрудные, не по возрасту мудрые глаза.

Том гулко глотает, и во рту становится дико сухо и шершаво. Собственный язык становится словно наждачка.

Остальные слова мальчишки Том не слышит, так гулко звенит и подрагивает воздух. Он почему-то верит мальчишке и крепко прижимает его к себе. Шум самолетов оглушает.

Раздался взрыв. И под всполохом смертоносных комет исчезли двое — зеленоглазое безумие и староста без школы.