дᴀʙᴀй ɜᴀйʍёʍᴄя ɸиɜᴋуᴧьᴛуᴩᴏй [lisᴋᴏᴏᴋ]

Манобан, я влюблен

— Это самый ужасный фильм, который я когда-либо видел! — Чонгук негодующе закинул горсть попкорна себе в рот и потянул Лису за руку из темного зала кинотеатра. — Больше никакого русского кинематографа в моей жизни! Слышишь, Манобан? В следующий раз я выбираю фильм. И будь уверена, это будет боевик с кучей тестостерона, крутых машин и экшна. Манобан, ты слушаешь?

Лиса не слушала. Девушка уловила лишь то, что Чонгук собирается пригласить ее в кино еще как-нибудь. А будет ли это боевик, ужасы или слюнявая драма, какая разница? Чонгук держал весь сеанс ее за руку, кормил попкорном, дурачился и шептал на ухо шутки в тех местах, где по фильму надо было рыдать. Лиса шла за ним растерянно и по-дурацки счастливо, ощущая тепло его сильной руки, чуть сжимающей ее кисть. Они так и пошли после школы в кино, оба в спортивной одежде. Чонгуку было плевать. Ему нравилась Манобан такой, какой она была. Без каблуков, тонны штукатурки, рюшек и юбок. Нравилась ее непосредственность, вечно красное от смущения лицо и реакция на его подколы. Нравилась красивая шея и то, как она смешно морщила нос. Нравилась ее упертость и целеустремлённость. Он еще плохо знал ее по многим аспектам, но все больше и все чаще восхищался ей и хотел узнать как можно больше.

Дождь все усиливался, превращаясь в июньский ливень. Дорога петляла дворами, но путь так или иначе шел через все ту же школу. Вымокшие до нитки они спрятались на время под козырьком школы, решая, что делать.

— Это называется лето?! — Лиса негодующе попыталась выжать край своей белой насквозь мокрой футболки.

Чонгук же случайно глянув на нее, поспешил из вежливости отвернуться. Одежда Лисы облепила ее, как вторая кожа, а белая сырая ткань просвечивала красивый кружевной лифчик. И хоть Чонгук не был новичком в делах любовных, увидев такую до одури беззащитно-милую Манобан, задышал с трудом.

— Вот поэтому я не люблю дожди, — затараторила в своей манере Лиса, — потому что холодно, и гром с молниями жутко пугают, и червяки на асфальте появляются, и…

— Манобан, — Чонгук, улыбаясь, чуть наклонился вперед к ее лицу, заглядывая в ее глаза. Они не были какого-то особенного цвета, не были мега большими или выразительными, но вдруг показались самыми неповторимыми, особенными, словно давали ответ на вопрос, который Чонгук всю жизнь искал. Но когда получаешь ответ, смотря в те самые глаза, он тебе уже не нужен, — Манобан, я влюблен, — и холодные мокрые губы накрыли такие же дрожащие, как у него самого.