Синий, Пустой, Громкий

Пока горит лампочка

Я не помню, когда в комнате впервые погас свет. Я лишь помню чувство зарождающейся пустоты в кромешной тьме. Руки обхватывают колени, ноги тянутся как можно ближе к груди, и ты с осторожностью выдыхаешь – страх, больше не вдохнуть, неожиданно колет тебя. Есть что-то ненормальное в том, чтобы задыхаться в абсолютной тишине наедине с собой и своими мыслями. И есть что-то неправильное в том, чтобы ненавидеть каждую свою мысль, каждое свое решение. Свое существование. Но когда лампочка вновь загорается и тьма рассеивается, вместе с ней рассеивается все, о чем ты думал, и воздух вдруг стремительно наполняет легкие. В мгновение ока ты забываешь о той глубокой тоске, что успела поселиться в твоей душе, пока ты был совсем один. И даже если ты все еще один, есть свет. Пока горит лампочка, ты все еще человек. Без острой боли, без удушающей пустоты внутри.
Есть что-то ненормальное в том, чтобы закрыть глаза на пылающую ненависть в себе и сделать вид, будто ничего такого ты не ощущал секундой ранее. Что-то неправильное в том, как легко притупляются чувства, пока еще горит свет.
Я не помню, когда впервые остался во тьме, но я помню то мимолетное осознание, что, вспыхнув в моей голове, навечно засело в ней. Я никогда не выберусь из темной пустой тишины своей души. Даже когда включен свет...
Я все еще задыхаюсь.

– Я понимаю, – сказала Даша. – В последнее время я не переношу тишину. Когда остаюсь одна – всегда включаю что-то на фоне: телевизор, видео на ютубе, музыку – что угодно, лишь бы слышать, что я не одна. Поначалу это пугало меня. Наверное... Все еще пугает, но... Знаешь... Мм... Однажды это прервется. Ты и заметить не успеешь, как все снова встанет на свои места.
– Что встанет на свои места, Даш?
Она прикусила край нижней губы, задумчиво покрутив в руках горячую кружку с чаем. Роман все ждал, когда она вздрогнет и уберет руки, – наверняка, они покалывали от жара.
– Я не знаю. То, что было раньше. То, что сдвинулось. Я не знаю.
– Я не хочу, чтобы что-то становилось на свои места. Раньше не было лучше.
– Тогда чего ты хочешь? – второпях спросила Даша. Голос ее прозвучал как раскат грома среди тихого поля.
– Ничего не хочу, Даш. Ничего не хочу.
Она не ответила. Отвела взгляд, чтобы не выдать отчаяния захлестнувшего ее.
Даша никогда не понимала, как выразить то, что бушевало в ней ураганом. Чувство, что испытываешь, когда всем сердцем желаешь осчастливить человека, но прекрасно осознаешь, что не в силах ничего предпринять, да и к тому же ты сам несчастен. Что же делать тогда? Кто ты, – человек с тоской внутри – чтобы спасать кого-то еще? Даша говорила себе каждый раз: «Даже если не можешь помочь себе, помоги другому – это лучше, чем ничего не делать», - но крайне редко следовала своим словам. Она была трусливой, замкнутой и отчужденной. Но никому не было известно об этом. Окружающие видели в ней веселую, временами безрассудную и беззаботную девчонку. Она была искрой, смехом, лучом радости. И порой она ненавидела в себе это. Ей хотелось резко остановиться, сбросить улыбку, как сбрасывают маски с лица, и зарыдать. Ей так отчаянно хотелось показать себя настоящую. «Но кому нужна настоящая я?» – спрашивала она у себя. Даша страшилась двух вещей: что ее не поймут и что от нее отвернутся. Можно оставаться одной по вечерам в своей комнате, на улице в поздний час, рано утром, когда город спит и до его пробуждения еще уйма времени. Можно быть одной в перерывах между незатейливыми беседами со знакомыми, смехом и учебой. Но нельзя быть одной всегда. Страшно. Ей было очень страшно познать одиночество.
Вот такой она была. Сама себя не понимающей и скрывающей.
– Даш...
– Мм?
– Давай сходим за попкорном и колой и посмотрим какой-нибудь фильм или сериал?
Она улыбнулась.
– И купим суши.
– И купим суши.
– И пиццу.
Он засмеялся.
– И пиццу.
Они оба смеялись, ощущая легкий прилив тепла, словно в душе загорелась лампочка.

И все же это удивительно, как просто люди переключаются с одной эмоции на другую. Как грусть в одно мгновение сменяется улыбкой. Как ты вдруг забываешь ту боль, что заставила тебя плакать и теперь смеешься, потому что тебя рассмешил хороший человек.

Удивительно насколько сильно мы зависимы от других людей.