Сложно довольствоваться крохами, зная, что раньше у тебя был самый лучший кусок пирога. А ведь Чонгук не привык получать отказы. Отступать, обходиться малым — не для него.
Только не в этот раз.
Внутри Чонгука все сжимается, когда Лиса отталкивает его, не позволяя перейти ту самую грань, за которой прячется его настоящая, сломленная девочка. Доверительно закрывая глаза и мелко дрожа от неизвестности, она снова пробует отдать ему себя. С безмолвной готовностью предлагает Чонгуку стереть призрачные отпечатки чужих рук, но в какой-то миг трусливо пятится назад. Почти треснувшая, неприятно-липкая кожура стыда вперемешку с отвращением к самой себе снова и снова болезненно нарастает на хрупком теле. И не вырваться из цепких лап прошлого. Не сегодня, не в этот раз.
Но Чонгук не спешит. Не злится, не срывает простыни со свернувшейся на краю кровати девушки, только дышит шумно, с неприкрытым сожалением. Он запретил себе дурные мысли и лишние слова. Один за другим взращивая в себе бездонные кратеры слепой терпеливости.
— Ложись, Лис, я на диване посплю.
Чонгук обходит кровать и останавливается в шаге от сгорбившейся фигуры своей истинной. Он буквально заставляет себя отдернуть руку, чтобы жадным прикосновением не напугать девушку.
— Нет, я... пожалуйста... сейчас, дай мне всего минуту...
Задушенный шепот граничит с приближающейся истерикой, и Чонгук неконтролируемо сжимает кулаки — от бессилия, желания предотвратить слезы и... собственной беспомощности. Но, вопреки здравому смыслу, вопиющему внутри черепной коробки о том, что не стоит крошить хрупкий мостик хрустального доверия, Чонгук покорно садится у ног Лисы и утыкается лбом в ее худые коленки.
— Я никуда не уйду.
Давящую тишину комнаты разбавляет рассеянный полумрак. Секунды превращаются в вечность, которую никто не спешить прервать. И когда в волосы Чонгука несмело, робко вплетаются прохладные пальцы Лисы, он в очередной раз окончательно и бесповоротно тонет, но только для того, чтобы опустившись на самое дно, получить возможность от него оттолкнуться.
