Дом на горе Линукс

Часть 4: Мягкий несчастный дядя *** необузданного вероломного племянника

Часть 4: Мягкий несчастный дядя *** необузданного вероломного племянника

Слова никак не шли из старшего мужчины.

(Лью ШуШон:) - У тебя там на подбородке,... под подбородком внизу... вон там... кожа...

(Лью ЛиДжон, силится разобрать бормотание:) - ???

(Лью ШуШон, еще тише:) - Кожа как бы нежная. Я почувствовал себя... неловко. Мне показалось, я совершу непристойность, трогая тебя.

Лью ЛиДжон охренел. Он ожидал чего угодно, но такого не ожидал. Этот здоровенный идиот... пять лет стесняется прикоснуться к нему, потому что у него как бы нежная кожа? Он прячет глаза, потому что, блядь, стесняется?!

Он вцепился себе в волосы в точности так, как это делал дядя, когда не мог собраться с мыслями. Дурдом, блядь!

(Лью ЛиДжон:) - Что ты говоришь? Ты говоришь, что непристойно взять собственного племянника за подбородок? Что у тебя в твоей мудацкой голове творится?

(Лью ШуШон, из последних сил:) - ЛиДжон, что тебе от меня надо? О чем мы сейчас говорим?

("Мне не надо было сюда приходить!")

(Лью ЛиДжон:) - Мне надо, чтобы ты, наконец, дотронулся до моего ебаного подбородка! Это последнее желание человека перед казнью.

(Лью ШуШон:) - Не говори глупостей.

Он был красный, как все та же вулканическая магма. Происходящее начинало походить на один из его снов - с поправкой на решетку, тюки с бакалеей и мокрые тряпки на Лью ЛиДжоне.

(Лью ЛиДжон, делая шаг вперед:) - На. Протяни руку.

Лью ЛиДжон почуял кровь, как гончая. Или анаконда.

Вопреки всему, что про него говорили, он не был избалованным мальчиком, который устраивает истерики бедному дяде.

Можно устраивать истерики родителям, но с возлюбленным правила игры совсем другие. Двадцать лет он нащупывал границы, делая выводы и меняя тактику, исходя из редких дядиных отказов, его настроений, выражений на лице. Ставки росли: лишняя сказка на ночь, второй завтрак в школу, который владелец торгового дома Лью должен был приносить самолично, ожидание племянника вечером после работы. Цель всегда была одна - присвоить этого человека себе. Такого доброго, красивого, большого, сильного, всемогущего человека. И ни с кем не делиться.