Загадочная черника

Глава 3. «За способность выражать свои чувство следует огромное наказание»

Вера, надежда, любовь и их мать — София.
Надежда умирает последней?
А кто тогда последней, предпоследней?
Бред, последней всегда умирает вера.

Первой умирает любовь. Любовь — какое странное на вкус слово... Для каждого она своя и то, что глупые учителя спрашивают недалеких и узких мышлением детей «Что такое любовь?» — терпеть невозможно. Задаваться этим вопросом — не уважать себя. Почему? Да нет ответа. В мире доминирует неопределенность, но многие ее не любят, наивно полагая, что жизнь должна быть «расставлена по полочкам». Если в мире нет ничего идеального, то тогда зачем пытаться это создать? Неопределенность была Виолетте по душе, она любила это глупое на слух слово, которое могло обозначать всего немного: вероятность, подсказку, ответ. Тем не менее, она также яро и не любила его. Звучит глупо? Возможно. Но гениальное — просто, оно лежит там, где мы его никогда в жизни не заметим — на поверхности. Почему? Ответа нет. Определенного ответа нет. И никогда не будет. Для каждого свой ответ.

Мы создаем иллюзии и верим в них. Мы строим свое будущее, кропотливо работая, веря, что труды оправдаются. Мы любим, веря, что любимы в ответ. Мы надеемся, веря, что надежды будут оправданы. Мы верим и хотим верить. И мы живем верой. «Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем мы можем быть» — Шекспир.

Смотря сейчас на сотни прохожих, попивая сладкий кофе за столиком в каком-то уютном и нелюдимом кафе, он вновь задается вопросом: «Зачем все это?» и никто никогда не догадается о настоящем смысле этого вопроса. Мы в жизни очень многого не знаем, но все и не сможем узнать — жизни не хватит. Ответов всегда будет меньше, чем вопросов, потому что вопросы нескончаемы.
Откладывает чашку на край стола, немного задумчиво кусая большой палец, стеклянными глазами смотрит на пустующее место впереди себя и старается не забивать голову ненужными мыслями. Вопросы-вопросами, но цель всегда на первом месте. Что за цель? Что за вопросы? Ответ...?

Недавно до него дошла новость, что одна зеленоглазая и тайная личность пропала из приюта без вести. Ватари тогда подошел к нему в дождливый день и, положа руку на плечо, чуть сжимая его, вымолвил: «Ева пропала». Два слова, которые оказались способны вывести из колеи всегда молчаливого, ко всему равнодушного и замкнутого детектива. Зрачки сузились, а кадык принялся вытанцовывать свои пляски, радующийся рваными глотками обладателя и прерывистым дыханием. Умоляющий взгляд устремился в окно, будто бы Лос-Анджелесский дождь мог дать ему ответы на все вопросы и заверить, что с маленькой девочкой все в порядке и это просто шутка. Но тепло медленно покидало плечо, обвивая его холодом после следов старческой руки. Позже он и узнал, что та стерла любые записи с камер, где могла засветить свою внешность, поэтому Лавлиет не смог подать на нее в розыск, вычислить. Фоторобот составлять было бессмысленно — никто не помнил четких черт ее лица. Она буквально разорвала абсолютно все связи с приютом и прошлым. Исчезла и испарилась. Копий документов не было — не по правилам чертового приюта для особых.