После того случая они не виделись до самого Рождества. Бог знает почему Поттер решил не уезжать домой, но он остался, да так неожиданно, что ни одна из его полоумных фанаток не осталась в школе - им пришлось утешаться Рождественской версией «Джорти Фроттс» («поцелуй Гарри Поттера в каждой десятой пачке!»). Драко тоже остался в школе, не из-за Поттера, конечно (ну, он так себе говорил), а потому, что ему, по большому счету, некуда было больше идти.
Рождественский ужин проходил весело и шумно, несмотря на то, что на нем присутствовали только преподаватели да десятка два учеников. Но Драко сидел рядом с Поттером, поэтому о веселье не было и речи. Не то чтобы Поттер был таким уж скучным – нет, он был чертовски смешным, милым, очаровательным, но Драко не мог позволить себе расслабиться и выкинуть какую-нибудь ужасно смущающую вещь. Весь вечер он просидел как на иголках, и только когда им разрешили (разрешили, ха! они, между прочим, совершеннолетние) выпить немного огневиски, немного расслабился и позволил себе пару раз посмеяться над шутками Поттера. Тот, похоже, воодушевился, и стал еще более смешным, милым и очаровательным, так, что Драко всерьез испугался, что умрет вот прямо сейчас от такой дозы восхитительности Поттера. Но все обошлось, все стали расходиться, желать друг другу спокойной ночи и исчезать в лабиринтах замка. Поднялся и Поттер.
- Добрых снов, Драко, - сказал он. От огневиски, от тепла камина, от кануна Рождества Драко показалось, что Поттер смотрел необычайно нежно и даже назвал его по имени, но видение быстро исчезло вместе с самим Поттером. Драко уныло пожелал профессору Слизнорту спокойной ночи и поплелся в свою спальню. Кровать была теплая – кто-то заботливый положил в нее грелку – и Драко не без удовольствия забрался под одеяло и почти тут же заснул.
Утром Драко проснулся от того, что ему было чертовски жарко. А еще потому, что в его сне Поттер попытался его поцеловать. Не то чтобы это было так плохо – на самом деле было так хорошо, что Драко едва мог дышать от счастья – но слишком уж неожиданно, вот он и проснулся.
Подарков у его постели, разумеется, не было. Не то чтобы он их хотя бы ждал. Панси подарит (если подарит) ему подарок лично, родители и не должны были ему ничего присылать. Однако, присмотревшись, он заметил на тумбочке какой-то сверток в яркой, сверкающей бумаге, который, при определенном желании, можно было принять за подарок. Что Драко и сделал, рванув к тумбочке и схватив сверток в руки. Сердце отчего-то заколотилось, а губы высохли – Драко постоянно облизывал их, пока разворачивал подарок.
В свертке оказалась небольшая коробочка с яркой надписью на крышке. Драко чуть не застонал от разочарования: «Джорти Фроттс» ему могли подарить только в качестве насмешки.
- Найду – прокляну! – пообещал неизвестно кому Драко, потрясая в воздухе кулаком. От такой активной жестикуляции коробочка приоткрылась, и из нее посыпались конфеты в ярких обертках. А вместе с ними выплыла и небольшая открытка простой белой бумаги с маленьким сердечком в левом углу.
«В этой коробочке совершенно точно есть драже с известным-тебе-вкусом. Если тебе понравится – приходи за добавкой», - гласила она. Подписи не было, но ее содержание совершенно ясно говорило об отправителе.
Драко с минуту пялился на нее, как баран на новые ворота, а потом тишину комнаты разорвало радостное:
- Юху! – Драко совершенно неприлично подпрыгнул на постели, прижимая к себе и записку и заветную конфетку. От его крика проснулись все соседи, и уже через минуту в его комнату повалили студенты – большинство из тех, что остались на Рождество, были из Слизерина. Панси, в одном халатике, раздраженно потирала глаза:
- Драко, что за переполох? – строго спросила она. Но у Драко не было времени объяснять, и он только шумно чмокнул ее в щеку – кажется, поразив до глубины души – и с громким воплем вылетел из Слизеринского подземелья.
