Нурлана выплюнуло во двор, инертно пронесло мимо курилки — кривой скамейки, которую облюбовали голуби, и вывело к повороту на проспект. Он прошелся, мотая головой, выпуская напряжение, отвернулся от ветра, и, нырнув обратно за угол, отрывисто вздохнул — Леша медленно, но уверенно идет навстречу.
Нурлан приготовился — уперся плечом в стену и отвернулся, прикусив щеку. Его разлетные брови хмуро сошлись на переносице. Приготовился не к чему-то конкретному, а к Леше в целом. В общем и целом. Ни за одной границей не спрятаться, потому что Леше неведомо даже понятие о границах. Эхо шагов отскакивает, плывет над головами, кажется, что сейчас окутает одеялом, и всю оставшуюся жизнь в ушах будут шуршать подошвы изношенных кроссовок. Леша остановился в полуметре, как будто дал шанс свалить в случае чего.
– Ты в порядке? – задорно дернул подбородком и сунул руки в карманы.
– В полном, – Нурлан натянул одностороннюю улыбку и пожал плечом. Он зацепился взглядом за край чужой футболки, чтобы зацепиться хоть за что-то. Рядом с Лешей, как в горной реке с бешеным течением — чтобы не унесло, надо схватиться за любую свисающую ветку. – А ты?
– Устал — пиздец. И голодный.
Нурлан не предлагает сходить в ближайший бар, расслабиться — у него дела, куча дел. Он ужасно занят. И вообще — все, что так или иначе связано с Лешей, должно занимать последнее место в таблице приоритетов.
Должно. Не так ли?
Нурлан ждет потока разговоров, вороха рассуждений без конца и начала, но Леша молчит — долго, как-то тяжело. Нурлану не по себе. Это не по себе постоянно ворочается на периферии — то сильнее, то слабее. Ощущение, что стоишь лицом к лицу с большим миром, которому много наврал когда-то, а теперь он узнал, этот мир, и сквозь осуждение молчит.
Лучше бы кричал и ругался. Лучше бы развел их с Лешей по разным полушариям, но молчит, собака, и наблюдает за тем, как Нурлан сам будет выбираться из этого болота.
Леша чешет нос и почти разворачивается, чтобы уйти, но передумывает, роняет как бы что-то незначительное:
– Насчет вчерашнего...
– Да забудь, – перебивает Нурлан, чуть не скривившись от своих слов, как от боли. – Было и было, похуй. Ты мне друг.
