К концу лета погода становилась все более хмурой и дождливой, а Эстер все более и более задумчивой. Она не могла забыть того разговора с Амосом, в деталях помня его фразы, жесты, лицо. Каждый раз, когда она сидела за столом или в гостиной рядом с мужем, сталкивалась с ним в коридоре, являлась к нему в кабинет, делила с ним супружеское ложе, в ее голове беспощадно, точно приговор, звучал вопрос мистера Амоса, взрастивший в Эстер сомнение: «Миссис Эшфилд, он хоть раз отмечал ваши достоинства?» — и она перелистывала двадцать лет брака в своей памяти, и ей казалось, что со своего приезда племянник любезничал с ней куда больше, чем ее муж за всю их совместную жизнь. Однако и любезности Амоса после того скоропалительного и, может быть, опережающего время объяснения сошли на нет: он едва здоровался с Эстер и всячески избегал ее — не заходил в гостиную, когда там была только она, пропадал на фермах, в конюшне или в кабинете мистера Эшфилда, иными словами, погрузился в работу, то ли пытаясь отвлечься, то ли оттого, что начинался сбор урожая, и на молодого человека взвалилось слишком много обязанностей. Случалось, что Эстер видала его всего три раза в день — за завтраком, обедом и ужином, и не более того, и ей тяжело было признаться, что она скучала по нему, по его комплиментам, по тому, как уважительно он относился к ее мнению когда-то тогда, еще до того, как она жестко пресекла его поползновения. И вышивая рядом с Элис в гостиной под игру Беатрис на фортепиано, Эстер то и дело поглядывала в окно, надеясь завидеть стройную фигуру молодого всадника, возвращающегося с утомительных переговоров с фермерами, и думала лишь о том, как бы нахлынывавший внезапно дождь не застал его где-нибудь в полях, без укрытия.
Мистер Эшфилд замечал задумчивость и молчаливость жены и сам пытался вызвать ее на разговор, расспрашивая о соседях, сплетничать о которых она прежде любила и которые совсем его не интересовали; сам рассказывал об успехах в переговорах с Лоузерами, которые уже заплатили мистеру Эшфилду пять тысяч фунтов, как они выразились, «за то, чтоб он перестал донимать их своими нелепыми подозрениями в краже угля», но мистер Эшфилд считал, что стоит еще на них чуть надавить, и они признают, что нанесли ему ущерб и возместят его полностью. «Пять тысяч фунтов для Лоузеров — это не деньги, — заверял он. — Я уверен, с помощью мистера Саттона нам удастся вернуть наши законные двадцать тысяч фунтов или даже сверх того». «Мистер Саттон, вечно этот мистер Саттон — и что только Арчибальд и Беатрис в нем нашли?» — задавалась вопросом Эстер, по-прежнему не смирявшаяся ни с тем, что муж толком не рассказывал подробностей о переговорах с Лоузерами, ни с тем, что Беатрис отказывалась второй раз писать Генри Сесилю, несмотря на его подозрительно затянувшееся молчание. На любые восторги в сторону мистера Саттона Эстер отмалчивалась и, хмыкнув, говорила: «Есть адвокаты и получше». Мистер Эшфилд, снисходительно соглашаясь с ее заявлением, отвечал: «Адвокаты получше, может, и есть, а вот человека лучше мистера Саттона я пока не встречал».
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Элисса из «Старых вязов»
Fiction HistoriqueУ почтенного джентри Арчибальда Эшфилда всё самое лучшее: самая красивая жена, самые послушные дочери, самый ловкий адвокат и самые исправные арендаторы. Но неожиданный приезд его племянника Амоса, наследника поместья, путает все карты.