Siempre estoy solo

Часть 24

 Антон, если честно, забывает о том, как сильно не любит больницы, врачей, как сложно ему завязать разговор с незнакомым человеком и как он смущается, находясь в центре внимания — всё это сейчас кажется настолько неважным и лишним, что он как будто перестаёт быть собой и становится тем Антоном, у которого есть единственная цель, к которой он пойдёт любыми путями — найти Арсения, узнать, что с ним, увидеть его. — Арсений Сергеевич Попов, должен был поступить к вам, полчаса назад он попал в аварию! — парень буквально распихивает притихшую очередь у стойки медсестры. — Где он?! — срывается на крик, оглядываясь по сторонам, словно учитель стоит где-то рядом и посмеивается с его излишнего волнения. Ира, тяжело упираясь в стойку ресепшена, глубоко дышит и поднимает полный уверенности взгляд, хотя её руки дрожат от нервов, а ноги от утомительного бега босиком. — Наш учитель, он ехал на выпускной, высокий голубоглазый брюнет, наверняка был в костюме, — медсестра растерянно оглядывает ребят, что-то шепчет сотруднице, находящейся рядом, и начинает листать большую записную книгу. — Он здесь? Он жив? — Антон застывает, его приоткрытые губы блестят от крови, ведь он успел раскусать их, пока они ехали в такси, и он буквально задыхается от тех чувств, что волной паники захлестнули его в свой водоворот. — Пожалуйста, скажите, что он жив, — Ира оборачивается на друга и видит, как пелена слёз застилает его зелёные глаза. Она хватает его под руку, замечая общее состояние, и просит успокоиться и подождать ответа, а не паниковать раньше времени, но тому прислушаться к совету удаётся с трудом. Шастун должен узнать ответ прямо сейчас, или его сердце рискует разорваться на части, честное слово, он уже не выдерживает внутреннего напряжения, которое электрическими разрядами бьёт по каждому нерву, заставляя дрожать и загнанно дышать, словно он зверь, которого ведут на убой. — Пожалуйста... жив, — шепчет он сипло, едва слышно, и ноги подгибаются, когда он прикрывает веки, и из-под пушистых чёрных ресниц вниз по щеке скатываются первые слёзы отчаяния. Они жгут кожу, и солёной плёнкой оседают на губах, смешиваясь с кровью от мелких ранок, и щипят. — Молодой человек, успокойтесь, присядьте. Девушка, и вы тоже, — подходит к ним одна из сотрудниц в униформе медсестры и пытается оттащить перепуганных детей к ряду стульев. — Сейчас мы всё узнаем, перепроверим информацию, чтоб, не дай Бог, ничего не перепутать, и всё вам расскажем, ну же, давайте, садитесь, — Антон буквально падает на стул, к которому его подтолкнули, и закрывает лицо руками, переставая контролировать свои чувства. Хриплые рыдания предчувствия чего-то ужасного вырываются из грудной клетки, сердце больно бьётся изнутри о решётку рёбер. Ира сгребает его в тёплые объятия, но это ничуть не помогает. Перед глазами — страшные кадры с места аварии, и он представляет себе Арсения, который ехал к нему на выпускной, который думал о том, как здорово будет уехать в Испанию и расписаться, как он сверялся со временем, чтоб не опоздать и не пропустить ни секунды церемонии, и как белый ниссан вылетел на встречку и в одну секунду перечеркнул всё это. И всхлипы разрезают шум бумаг, шагов, разговоров вокруг. — Антон, пожалуйста, у меня сейчас сердце разорвётся, — звенящим от слёз голосом умоляет его Ира, опуская его голову на своё плечо и поглаживая по вздрагивающей спине. — Всё будет хорошо, всё обойдётся, — и снова это наивное предположение звучит как-то по-детски и не натурально, будто родитель обманывает своего ребёнка, чтоб временно успокоить его. — Выпейте, это успокоительное, вы оба, сейчас же, — приказным тоном произносит медсестра, присев на корточки перед выпускниками, с которых во время бега слетели их нарядные алые ленты с маленькими колокольчиками. Наверняка их уже снесло ветром на какие-нибудь обочины. Праздник обернулся трагедией. Антон сжимает пластиковый стаканчик с такой силой, что содержимое, выплёскиваясь, неровными дорожками стекает по рукам, и медсестра помогает ему поднести успокоительное к губам. Выпивает он в пару глотков. — Такие красивые и такие грустные, Боже... Вы сбежали прямо с выпускного, да?.. — Ира кивает головой, потому что Шастун сейчас далеко не с ними и наверняка даже не слушает, что им говорят. Девушка, сидящая перед ним, подходит к ресепшену, куда подзывает её коллега, и возвращается к ним с едва заметной улыбкой на губах, но взгляд её полон жалости к детям. — Он в операционной, его доставили живым, — Антон поднимает взгляд покрасневших глаз, опухшие веки делают его лицо ещё более юношеским, чем есть на деле, и пухлые губы слегка приоткрыты, когда он смотрит на медсестру. Он шмыгает заложенным носом и, наконец, перестаёт всхлипывать, хоть слёзы всё ещё катятся из глаз. Ира обнимает его и шепчет на ухо: «Он ещё жив». От этих слов всё тело покрывается мурашками и дрожью. Им разрешают ждать исхода операции под дверями операционной. Антон прижимается лопатками к бетонной стене, покрытой голубой краской, и запрокидывает голову, дожидаясь, пока слёзы не прекратят непроизвольно капать из глаз. Он никогда не чувствовал себя так паршиво, как сейчас. Ира в своём красивом платье кажется перформансом на фоне обшарпанного коридора. Она сидит на коричневом стуле, который тут наверняка со времён СССР, и её руки безвольно лежат на коленях, кисти рук свисают вниз, и аккуратные пальчики с нежным маникюром, сделанным накануне, слабо перебирают прозрачный шлейф, переброшенный из-за спины вперёд и свисающий до самого плитчатого пола. Шастун медленно сползает вниз, садясь на грязный пол, и прячет лицо в руках, сложенных на коленях. Оба опустошены и потеряны. Оба молчат. Оба считают секунды и прислушиваются к шуму за дверями операционной. Им приносят тёплый сладкий чай. Их телефоны разрываются от звонков, и они, не сговариваясь, выключают их. — Боже мой, Антон! Ира! — мамин голос мальчишка узнает сразу, ему даже не нужно поднимать голову, но он всё равно заставляет себя посмотреть в сторону, где посреди коридора застывает растерянный мамин силуэт. Родительница в нежном светлом клетчатом платье, поверх которого наброшено бежевое пальто, которое она взяла с расчётом на похолодание вечером, с завитыми светлыми волосами и подчёркнутыми косметикой чертами лица, крепко сжимает свою сумку и переводит взгляд с сына на его подругу и обратно. — Что произошло? — быстрыми шагами она пересекает коридор, и каблуки цокают в такт. Кузнецова поднимается на ноги, её туфли всё ещё стоят рядом, она даже забыла их надеть, и мама кладёт руки на её щеки, аккуратно вытирает следы от слёз, смотрит в заплаканные глаза выпускницы. — Арсений Сергеевич разбился в аварии, — выдавливает Ира, и на карих глазах снова выступает влага. Мама, поддерживая её под локоть, помогает сесть обратно и садится на корточки рядом с сыном. — Тоша, сынок, вставай, не сиди на полу, он холодный. Пожалуйста, милый, — Антон не реагирует, только поднимает на неё свои зелёные глаза, его опухшие веки прищурены и болезненно пекут. — Ох, Тоша... — она гладит сына по волосам, лицу, но он как будто и не слышит, и не чувствует её материнских ласк, а лишь сильнее уходит в себя. — Там такой переполох в школе начался, как только вы убежали, — всё ещё прижимая к себе ребёнка, говорит родительница скорее Ире, чем сыну, понимая, что он сейчас не в состоянии вникать в новую информацию. — Директор пытался дозвониться до Арсения, ему ответили из больницы, выпускники так и не вышли на церемонию, всё отменилось, после такой новости никто не был в состоянии продолжать, вы убежали, у многих шок, директор ушёл говорить по телефону, хотя должен был открывать церемонию... Не могу поверить, что такое несчастье произошло сегодня. С Арсением. Ужас... — она на правах старшей пытается держать себя в руках, подать детям положительный пример, не расплакаться и не пуститься в рыдания об ужасном совпадении. Она здесь, чтобы успокоить их, а не сделать лишь хуже. Но её сердце стучит в унисон с сердцем сына, быстро и громко, ведь Арсений дорог ей как близкий друг семьи, и понимание, насколько важную роль он сыграл в жизни её любимого ребёнка, вызывает сейчас отчаяние, ведь жизнь такого нужного им обоим человека висит на волоске. Половина выпускников приезжают в больницу вместе с учителями, не зная, как быть дальше и чем всё это закончится, но их не пускают дальше холла, говорят ждать там. Выпускники курят на улице рядом с учреждением и обмениваются невесёлыми мнениями о том, что их праздник на этом перечеркнут, осталось лишь разъехаться кто куда и выпить чего-то крепкого. Желания праздновать не осталось. Мама садится рядом с Ирой, берёт её ладошку обеими руками и тихо переговаривается, узнавая больше подробностей случившегося, а Антон остаётся на полу, как бы сильно его не просили пересесть. Нет сил, нет понимания необходимости такого перемещения. Внутри пусто и больно. Страшно. Операция длится долго. Каждый раз, когда кто-то покидает операционную или заходит, все трое вздрагивают и смотрят на врачей стеклянными глазами в ожидании новостей. Ответом каждый раз служит «Операция идёт, ждите». Спустя несколько долгих часов из операционной выходят утомлённые работой врачи. Они на ходу снимают с лиц маски и стягивают хирургические шапки. Их волосы слегка взмокли от напряжения на висках и чёлке. Всего их трое. Антон наконец поднимается на ноги и чувствует, как затекло всё его тело, морщится от тупой боли в мышцах и первым спрашивает: — Что с ним? — один мужчина кивает головой коллегам, чтоб они шли отдыхать, и останавливается, чтоб ответить на расспросы. — Мы сделали всё возможное, — о нет, Антон ненавидит эту фразу, она никогда не сулит ничего хорошего. Он качает головой, словно не соглашаясь с этими словами, как будто прося забрать их обратно. — Он жив, но в тяжёлом состоянии. Пациент впал в кому вследствие полученной тяжкой черепно-мозговой травмы. Будем наблюдать за его состоянием в реанимации. Пока я не могу дать вам никаких прогнозов, — Шастун думал, что выплакал все слёзы, скопившиеся в нём, но эти слова словно режут скальпелем по сердцу без анестезии. А спустя несколько минут из операционной на каталках вывозят бледное тело, которое он не узнаёт. Это не тот Арсений, с которым они проводили время, не тот, который сделал ему предложение, и уж точно не тот, который на испанском признавался ему в любви и красиво улыбался. Этот Арсений был мёртвенно-бледен, на его теле не было живого места, оно всё было в кровоподтёках, синяках, ссадинах и заштопанных чёрными хирургическими нитями свежих шрамах. Он весь был увешан трубками и капельницами, его глаза были плотно сомкнуты, он не дышал самостоятельно, вместо него это делал аппарат искусственной вентиляции лёгких, подведённый при помощи трубки к разрезанному горлу. Антон задыхается, глядя на такого Арсения. Антон рыдает без слёз и чувствует, как падает на колени на бетонную плитку. Он чувствует, как девушки стараются помочь ему, как врач вздёргивает его на ноги, как усаживает в кресло и сообщает, что приведёт медсестру, чтоб парню вкололи успокоительное. И самое страшное в этой ситуации — Арсений может умереть в любую минуту и никто ничего не смог бы сделать. Антона разрывает на части от этой мысли. Он чувствует, как игла прокалывает кожу на плече, как дышать становится легче, как его умоляют поехать домой и говорят, что к Арсению их не пустят в ближайшее время. — Я должен быть рядом, — выдавливает он из себя, сжимая руки в кулаки, собираясь с остатками сил. Парень сидит на стуле, перед ним на корточках сидит Кузнецова в своём платье, которое смотрится так не к месту в этом интерьере, она сжимает его руки в своих тёплых мягких ладонях и смотрит с сочувствием. Мама сидит рядом и поглаживает его по плечу и спине. — Если что-то случится, — «Если он умрёт» произнести кажется невозможным, как будто эти слова в чёрном списке его мозга. — Я должен... быть... — он переводит осознанный взгляд на родительницу, едва шевелит губами, произнося слова, и чувствует себя полностью пустым, будто внутренние органы вынули, а тело нашпиговали соломой и опилками, которые колются изнутри. — Сынок, мы ничем не поможем сейчас. Надо время. Нам нужно набраться сил, чтоб быть готовыми, — к чему готовыми — она не договаривает. Шастун запрокидывает голову назад, с глухим звуком ударяясь затылком о стену. Ира поднимается на ноги и начинает ходить из стороны в сторону, чтоб успокоиться. Все напряжены до предела. — Мам, — говорит Антон на грани слышимости, едва размыкая губы. — Я без него не смогу, — у родительницы болезненно сжимается сердце от этих слов. — Он сильный, молодой мужчина, он будет бороться, — пытается придать уверенности старшая, но Антону от этих слов почти не становится легче. Они уезжают почти через час после того, как закончилась операция. Все втроём едут к маме Антона, не в силах разъехаться. Они держатся за общество друг друга, как за спасительную соломинку. Ира звонит папе и сообщает, что сегодня ночует у своего лучшего друга, а тот, видимо, слишком занятый на работе, отвечает простым «Утром чтоб была дома» и отключается. Вечером они сидят на кухне. Кузнецова в длинной растянутой серой футболке друга, волосы всё ещё спадают на плечи широкими объёмными локонами, а косметика уже смыта при помощи средства и ватного диска. Антон даже не переоделся. Он сидит в белой рубашке, только галстук и пиджак скинул ещё в коридоре, и молча смотрит в тарелку с лазаньей, которую так любит, но даже не притрагивается к ней ни разу за прошедшие полчаса. — Надо поспать, — со знанием дела говорит мама. Ира устало кивает, соглашаясь с этой мыслью, помогает прибрать посуду после ужина, тормошит Антона и тащит его за собой в комнату, усаживает друга и, пока тот на автомате расстегивает пуговицы на рубашке, расстилает его постель. — Ты весь день такой... — несмело говорит она севшим голосом, наблюдая друга в состоянии, в котором не видела его ни разу в жизни. — Как будто ни живой, ни мёртвый, — Антон переводит на неё взгляд стеклянных глаз. — Прямо как Арс, да? — добивает он её мысль, которую девушка не решилась закончить. — Прости, — отвечает она тихо, протягивая взятую из шкафа белую футболку. Шастун натягивает её, стаскивает брюки и заваливается в кровать, накрываясь с головой. Его плечи дрожат. Кузнецова выключает свет и выходит, оставляя его наедине с самим собой.