Подхваченный жестоким главным героем .

Том 1- 22.

Когда молодой человек легко заговорил о том, что ему известно, что они не состоят в кровном родстве, оба ребенка тут же замялись.

Зено воспользовался своим возрастом и разыграл свое детское невежество; он притворился, что ничего не понимает. Тем не менее, он сделал два шага вперед и встал прямо перед Си Вэем, словно пытаясь заслонить его.

Си Вэй сжал кинжал в одной руке за спиной, а другой рукой вернул Зено на место и холодно спросил: "Кто ты?".

У молодого человека были короткие черные волосы, черные зрачки, и он рассмеялся в ответ: "Можешь звать меня Хилл".

Зено отчаянно пытался выудить это имя из памяти - кто такой Хилл? Как мог тот, кто имел такую взрывную внешность, быть всего лишь прохожим, а? К сожалению, в "Проклятии" от начала и до конца не было человека по имени Хилл, и зависимый от "Проклятия" Зено начал волноваться.

Си Вэй поджал губы и спросил: "Что тебе нужно?".

Хилл потер лоб: "Вообще-то, я пришел, чтобы укрыться. Можешь ли ты позволить мне остаться на ночь?"

Для того чтобы просить незнакомцев приютить его на ночь, человек должен быть либо очень наглым, либо очень сильным. Хилл, очевидно, был последним, и маленький нищий Си Вэй не стал отказываться. Не было сомнений, что этот человек был могущественным, и он даже не допускал мысли о сопротивлении.

Си Вэй не жаловался. В этом мире царил закон джунглей: кто может, тот и прав. Поэтому Хилл мог позволить старику Джорджу сбежать и задержать детей, если хотел. Он мог даже "одолжить кровать", не прибегая к принуждению с помощью оружия.

Было удивительно, что они смогли втиснуть трех человек в маленькую, ветхую лодку, но Хилл выглядел так, словно скромная обстановка его не беспокоила. Он бегло огляделся по сторонам, а затем устроился в одном из углов.

Поскольку их "гость" не возражал, двум детям нечего было сказать.

Си Вэй принес последнюю порцию еды - застывший твердый кусок лепешки, а затем разломил его на куски. Кусочек за кусочком они съели его, запивая холодной водой.

Хилл спокойно наблюдал за ними и видел, что двухлетний ребенок не жаловался и не выражал никакого недовольства, несмотря на такую грубую пищу. Он ел без всякой неохоты, и при этом в его глазах сияла улыбка.