Песнь метели. The song of the blizzard.

Часть третья. Резной браслет.

Приближалась Коляда...  С момента моего одиночного похода в леса прошло уж больше месяца. С того времени я не раз ещё встречал лисицу, что спас от смерти в сугробе. Она однажды повадилась на наших кур, а я, ночью шум услышав, сразу пошел туда да увидел её, хромую. Не знаю почему, но я решил, что лису эту было бы благим делом прикормить. Может отвадится от кур да станет лакомиться нашими объедками? Да как бы не так. Я ей и хлеб давал старый, и огрызки овощей, дак та лишь носом воротила, хотя Дашкин пес ел все это за милую душу. Тогда я стал давать что сам ел. Хлеб с салом, кашу накладывал в блюдце да за баней ставил, дабы отец не видал. С тех пор вот и кормил её, пока батька не увидел и не натравил на неё собак...
      Он тогда сильно бранился. Рассказал, что знал что я в лес ходил, за что мне тоже по ушам попало. Хотел было заглобить меня, как раньше, да вот слишком взрослым я был для этого уже, но даже без глобы я понял, что в лес соваться не стоит хотя бы для его спокойствия. Староват батька уже. Волосы его после похорон деда и пропажи матушки седеть стали. Его живые, серые очи всегда были веселы, а сейчас взгляд его не скрывает всей той печали, что тяготит его дух. Батька уже как год бороду свою растил, да пусть та и мешалась ему, но слишком уж он мрачен был чтобы думать об удобстве. Зато вот с головы его волосы пропадали, показывая небу его разраставшуюся лысину.
      С раннего утра я работал. Как только солнце встало, пошли мы с отцом по дрова, накололи все что было в запасах да в сарай отнесли. Тот на базар с соседями уехал шкуры старые продавать да шерсть овечью, а я в то время с Ромкой дома сидел, ждал пока в печи каша пшеная сготовится. После того, как мама пропала, некому было дома готовить и Ромку малого кормить, поэтому я, когда отец уезжал, занимал место кухарки и няньки для Ромы. Ему уже лет 12 от роду было, да тот все равно вел себя как дитё малое.
      Я сидел за деревянным, не шибко широким столом и смотрел за братом, что с интересом крутился у печи и тянулся к заслонке, желая открыть и самолично узнать, готова ли каша.

— Убери руки, Ромка. Чего ж ты такой вредный то? Обожжешься, горячо же, — с усталым вздохом вымолвил я.

      Ромка тут же остановился, посмотрев на меня своими круглыми зелеными глазками. Тяжело мне бывает на братца смотреть... матушку напоминал. Я то внешностью весь в батьку пошел, а он и волосами, и глазищами своими в маму. Ромка поправил свою рубаху, вытерев о неё свои запотевшие от жара печи ладони.