Slowly and deeply

=2=

– Ещё, Синчэнь, ещё, ну же! Двигайся, чёртов даос! 

Звонкий шлепок; пальцы, до побелевших костяшек сжимающие бедро; чужой вскрик, переходящий в сладостный удовлетворённый стон – Сюэ Яну кажется, что он балансирует где-то на грани жизни и смерти: его распирает изнутри, рвёт от дикой страсти, от желания, от этих совершенно искренних чувственных реакций и от того, насколько Синчэнь красив: в лёгком полумраке комнаты, освещаемой лишь неровно дрожащим пламенем свечи на столе, изгибы его тела кажутся самым настоящим совершенством, а бледная гладкая кожа, покрытая едва заметной испариной, влажно поблёскивает в мягком ночном свете. Сдерживаться сложно – практически невозможно. Синчэнь стонет, запрокидывает голову, жадно подаётся бёдрами назад, снова и снова, голодно, требовательно, шепчет имя, выгибается весь, едва-едва удерживая равновесие – Ян готов поклясться, что он буквально чувствует, как Синчэня потряхивает от возбуждения, как его пальцы, точно в беспамятстве комкающие одеяло, бьёт мелкой дрожью от очередного глубокого резкого толчка. Сюэ Ян не стыдится – он готов умереть и воскреснуть снова тысячи, миллионы раз; сделать всё возможное и не; землю с небесами местами поменять – лишь бы эта узкая упругая задница скакала на его члене вечность.

– Работай задницей, давай же! Мне что же, снова всё делать самому? 

Сюэ Ян рычит, одаривает истерзанные ягодицы хлесткими шлепками снова и снова, чувствует, что ему мало, ему м а л о. В Синчэня хочется впиться жадно, вцепиться обеими руками, проникнуть в него: не только телом, но и душой. Синчэнем хочется обладать, его хочется иметь, хочется, чтобы эти пухлые сладкие губы выкрикивали лишь его имя, а сердце больше не смогло биться для кого-то другого. Синчэня хочется заклеймить, присвоить – так, чтобы только его, только с ним – и Сюэ Ян с прытью голодного зверя делает это: смыкает острые зубы на загривке, втягивает тонкую бледную кожу, зализывает отметины, трётся носом, едва ли не урчит в чужую шею, и урчание это переходит в утробное тихое рычание вперемешку с протяжным скулежом. Сладостно. Тягуче. Так, что до цветных пятен перед глазами и гулкого шума в ушах. Маленькая смерть. Блаженство.

– Грязная сучка, порочный развратный мальчишка. Ты мой, мой. Только мой.

Синчэнь – искусство. Синчэнь – красота в чистом виде. Синчэнь – то, что заставляет Сюэ Яна дышать. Нет – задыхаться. От невероятной любви, от желания, от восторга. Задыхаться, снова и снова толкаясь в податливое послушное тело. Задыхаться, сжимая трясущимися влажными пальцами длинные волосы, рычать по-животному на ухо, оставляя на теле синюшные пятна – следы своей невероятной, обжигающей любви. Даочжан дрожит в его руках, извивается и выгибается, упираясь ладонями в кровать перед собой. Комкает простыни, стонет жалобно, умоляюще, не в силах произнести ни слова, но Сюэ Яну слова не нужны, он знает своего милого друга слишком хорошо: хватает пары секунд, чтобы резко перевернуть Синчэня на спину, прижать к постели, накрыть своим телом, войти так глубоко, чтобы ощутить жар, ощутить чужое тяжелое дыхание, долго и жадно рассматривать румяные щёки и приоткрытые в стоне, полном желания, губы. Вбиваться в тело резко и с оттяжкой, заставляя Синчэня кричать, срывая голос до практически беззвучного хрипа, хвататься за спину и плечи, практически вжимая в себя, не позволяя отстраняться даже на пару мгновений: чужое нутро такое горячее и тесное, сжимается тягостной сладкой пульсацией, обнимает, обхватывает, и Сюэ Ян голодно шипит в ответ, сжимая изящную шею пальцами. До хрипоты, до нехватки воздуха, до тихого, сказанного практически сквозь слёзы «А-Ян, умоляю... Больше не могу...».