Я пережила Освенцим

Глава 3. Девочка со скакалкой.

Глава 3
Девочка со скакалкой

На другой день мы проверяли вещевые мешки цугангов. В зауне эти мешки подвергались санобработке. Они были навалены в комнате, прилегающей к большому 'залу' зауны. Вдруг я услыхала движение в 'зале'. Туда небольшими группами входили люди. Мужчины, женщины, дети - измученные, разбитые, садились прямо на цементный пол. Они разговаривали по-итальянски. Я увидела девочку лет семи с оливковым цветом лица, огромными темными глазами и длинными черными локонами. Я не могла оторвать от нее глаз. У нее были гармоничные, прелестные движения. Она с любопытством оглядела 'зал', затем взмахнула над собой скакалкой и перескочила несколько раз через веревку. Она не видела удрученных, искаженных отчаянием лиц, не знала действительного назначения места, в которое попала. Видно, она нашла, что обширный 'зал' подходит для игры. Со всей доверчивостью ребенка, для которого мир еще является безграничным пространством для развлечений, она грациозно прыгала через скакалку.
В 'зал' вошел эсэсовец с лицом гориллы. Массивная челюсть, голый, желтый череп мертвеца, маленькие бегающие глазки, почти скрытые за выступающими вперед скулами, резкие, нервные движения, - один вид его вызывал дрожь. Наступило зловещее молчание.
Девочка с прыгалкой остановилась и посмотрела туда, куда смотрели все.
- Хустек: - услыхала я тихий мужской голос. - Этого дьявола зовут Хустек, - он будет производить отбор.
Тут только я обратила внимание, что рядом со мной стоит Вацек. Мне его показали всего один раз, но я сразу запомнила его озорное лицо в очках, - сейчас оно горело ненавистью.
- Уходите отсюда, шеф может войти. Как вы сюда попали?
- Через дверь.
- Посмотрите на эту девочку:
- Эту, со скакалкой?
- Да.
Хустек неистовствовал, данное ему право решать человеческие судьбы, их жизнь или смерть - пьянило его. Он метался по 'залу', вылавливал своими глазками испуганные, искаженные болью лица, хватал за плечи старых женщин и толкал их в 'сторону смерти', изрыгая отрывистые приказания:
- Здесь! Вперед! Стоять! Иди!
Он даже расстегнул мундир, устав от этого своего упоительного занятия, и огляделся вокруг.
Девочка со скакалкой решила, вероятно, что теперь уже ничто не мешает ей прыгать. Впрочем, ей, видно, вовсе незнакомо было чувство страха. Может быть, в окружавшей ее прежде жизни не было злых людей. Она прыгнула через веревку, не сводя огромных детских глаз с лица Хустека. На какую-то секунду им овладело удивление, затем он протянул руку, указывая ей направление.
- Вперед! Живо!
Улыбка озарила ее прелестное личико, когда она, ничего не подозревая, прыгнула в 'сторону смерти'.
Вацек все еще был рядом со мной. Он стал мне вдруг невыразимо близким. Я знала, что он так же, как и я, был потрясен этим страшным зрелищем.
- Еще ничего не понимает, - проговорил он, - просто-напросто взяла да и прыгнула.
- Откуда ей понимать?.. Разве она провинилась? Как она может о чем-нибудь догадываться?
Бася, проверявшая рядом мешки, предостерегающе толкнула меня.
- Шеф, осторожно!
Но Вацека уже не было. Он исчез так же незаметно, как и появился. Я нагнулась над мешком и стала громко сверять его содержимое со списком. Все во мне дрожало.
Платье: блузка: передник:
Закончив, я закинула мешок на спину, и вышла. В это время отобранных вывели во двор. Я поискала взглядом девочку. Она шла, застегивая пальтецо, словно идя на прогулку. И при этом что-то оживленно говорила пожилой женщине - вероятно матери.
Я поравнялась с ними. Хотела насмотреться на эту девочку, запечатлеть в памяти ее лицо. Когда они проходили совсем рядом со мной, девочка вынула из кармана беретик и надела на голову.
'Как это страшно! - кричало все во мне. - Зачем ей этот берет? Через несколько минут от нее самой не останется и следа:'
Это был небольшой транспорт - около двухсот человек.
Впереди шли пожилые женщины и дети, за ними мужчины. Они шли, беспокойно озираясь, предчувствуя что-то. Некоторые, видя на нас номера, догадывались, что мы заключенные, и спрашивали умоляюще, боясь ответа:
- Куда мы идем?
Какой-то мужчина с лицом ученого, проходя мимо меня, приподнял шляпу.
- Донна, куда нас ведут?
Я представила себе, что это мой отец. Что сказать ему?
- В дезинфекцию, - ответила я самым спокойным тоном, стараясь при этом улыбаться, чтобы не вызвать сомнений.
Лица мужчин прояснились. Кто-то поблагодарил меня, вздохнув с облегчением. Они благодарили меня!..
Колонна удалялась. Ее замыкали два часовых с винтовками, они шли медленно и над чем-то смеялись. Наверное, рассказывали друг другу анекдоты.
Я бросила мешок: Нет. Невозможно жить так дальше: Но что я могу придумать?..
Мне навстречу выбежала Зося.
- Ты помнишь лойферку Малю?
- Кажется, помню, это та, подопечная ауфзеерки и оберки?
- Знаешь, она убежала.
Зося рассказывала волнуясь, с раскрасневшимся лицом.
- Ах, какая это прекрасная, необыкновенная история! Маля попала сюда с транспортом из Бельгии. Она польская еврейка, хорошо знает языки. Красивая, умная. Работая в течение двух лет лойферкой, сумела завоевать доверие начальства. Потом она познакомилась с кем-то из мужского и они полюбили друг друга:
- А кто он?
- Поляк из Варшавы. Об этой любви знает весь лагерь. Он тоже был на должности, и им удавалось часто встречаться.
- Ну, а как же они убежали?
- Он раздобыл эсэсовский мундир, она - платье ауфзеерки. Он достал все нужные бланки для пропусков, наверно, кто-то им в этом помогал. Во всяком случае, все сошло удачно. Разве ты не слышала сирену?
- Не слышала, я была занята, прибыл итальянский транспорт.
- И зачем ты только туда пошла?
- Послали проверять мешки в зауне.
- Не думай о транспорте, Кристя. Лучше порадуемся, что эти двое убежали. Видишь, оказывается, можно отсюда выбраться.
Ни о чем другом не говорили, только о бегстве Мали. Все нервничали - а вдруг беглецов поймают. В лагере усилили охрану. Оберка металась, как разъяренная фурия, она то и дело производила обыски в бараках, била всех подряд, заставляла простаивать часами на коленях за всякий пустяк.
А мы радовались счастью той, которой так повезло. Мы представляли себе Малю на свободе. Маля без штрайфы на спине, без номера. Вот Маля идет со своим возлюбленным под руку по улицам города, они улыбаются людям, вокруг нет проволоки, они счастливы. Они вышли отсюда: Это не поддавалось пониманию. Разве мы задумывались над тем, что свобода 'за проволокой' еще вовсе не свобода, что и там повсюду рыскали гестаповцы. Были у бежавших и материальные затруднения и многое другое: Все это казалось нам неважным, важно одно - выйти за проволоку: Получить наконец возможность действовать, а потом: Потом все уже хорошо: Лучше, чем здесь:
Пришли посылки.
- Кристя, тебе тоже прислали! Из Варшавы.
Я побежала в комнату в конце барака, Бася вместе со мной. Ауфзеерка, прежде чем выдать нам посылки, проверяла их содержимое. Кромсала хлеб, вскрывала коробки с мармеладом, рассматривала на свет бумажки, не написано ли там что-нибудь.
Я развертывала тщательно упакованную в пергамент колбасу, печенье, хлеб, сало. Подруги - те, что в этот день не получили посылок, и те, которые не получали совсем, - окружили меня. Марыся с грустью смотрела в окно. У нее никого не было, никто не думал о ней, и никто не мог прислать ей посылку. Она жила в лагере уже два года, и до сих пор ее семья не подавала никаких признаков жизни. Всех ее близких арестовали вместе с ней. Сейчас ее темные глаза были полны тоски.
Рядом со мной распаковывают посылки Бася и Неля. Неля получает чаще всех - ей присылает сын из Рабки. Она всегда чутко относится к чужой беде, вот и сейчас подходит к Марысе и, протягивая ей кусок аппетитной лепешки, говорит:
- Возьми, не горюй, дождешься и ты когда-нибудь посылки. Попробуй-ка лепешку, это мой сын испек ее, а если не он, то, наверное, какая-нибудь женщина.
Марыся наконец улыбнулась, взяла лепешку и ест, хотя слезы все еще душат ее:
- Смотри-ка, Кристя:
Бася таинственно наклонилась ко мне.
Я взглянула на маленький кусочек бумаги, который она мне показывала.
- Читай:
'Доченька, дорогая, мы молимся за тебя каждый день. Наша единственная мечта - увидеть тебя. Твоя сестра обручилась, но свадьба будет, когда ты вернешься. Будь здорова, любимая. Мать'.
- Где ты нашла? - спросила я, восхищенная.
- В яйцах, - просто ответила она, словно это было вполне естественно, что письма присылают в яйцах.
- Завидую тебе, Бася: Ах, если бы моим пришло такое в голову:
- Знаешь, надо придумать, как тайком послать домой письмо, и дать им понять, что и они должны так делать:
- Хорошо, но как его отправить?
- Может, кого-нибудь освободят. А тот, кого выпускают, непременно должен пройти через нашу команду. Придет сюда получать свои вещи и документы. Та, которая будет выдавать одежду, может зашить письмо. Когда выйдет из лагеря, опустит:
- Прекрасный план, но никого не освобождают:
- А 'эрциунгсхефтлинги'? Их освобождают: надо поговорить с Адой из гардеробной, чтобы она нам сказала, когда получит список отбывающих. И мы тут же приготовим письма домой.
- А если они не захотят подвергать себя опасности? Ведь их обыскивают при выходе.
- Надо попробовать: может, и найдется какая-нибудь похрабрее. Ведь каждый, кто здесь был, понимает, что значит для нас и наших родных узнать о нас правду. Из наших официальных писем ничего не узнаешь.
В окно заглядывает солнце. Стучат пишущие машинки. Из кабинета шефа доносятся веселые звуки фокстрота.
Пользуясь отсутствием нашей капо, я сочиняю стихи.
БЖЕЗИНКИ
Лесок небольшой, настоящий,
березы, ели, осинки,
и называется место
очень красиво - Бжезинки.
Хоть нынче здесь все иначе,
чем до войны бывало,
сейчас здесь голо и пусто
и как-то глухо стало.
Ландыши на полянах
цвели здесь в былые годы,
теперь для красы пейзажа
поставлены дымоходы.
Раньше здесь были конюшни,
крестьянские хаты, маки,
теперь стоит мрачная баня,
'хефтлинги' и бараки.
Раньше цвели ромашки,
бродили гуси и куры,
теперь цветут цветочки
гитлеровской культуры.
Раньше земля зеленела
в садах здесь сеяли рутку,
но кто изменил все это?
Славную выкинул шутку!
Радио громко играет
у шефа в его приемной,
звучит мелодия вальса
мотив приятный и томный:
'На свете все проходит,
всему скажи: прощай!
И за декабрьской стужей
опять настанет май'.
Можно бы прогуляться,
но всюду видишь преграду -
ты проволокою стиснут,
Как зверь, попавший в засаду.
- Прекрасный вечер, пани,
смотрите, ночь какая,
какое звездное небо,
я молод и вы молодая.
Не надо отодвигаться
и нет в том, поверьте, риска,
просто давно я, пани,
ни с кем не стоял так близко.
Скажите, пани, откуда
приехали сюда вы?
Я прибыл назад два года
транспортом из Варшавы.
Там дом, жена и ребенок,
в саду у нас груши, сливы:
Но это так далёко,
и вряд ли они теперь живы.
Пожалуйста, улыбнитесь
и здесь ведь солнце бывает.
Неужели весна ничего
уж в вашем сердце не вызывает?
Музыка где-то играет,
приятно, тепло, прямо рай:
Постойте, пани, куда вы?..
'Es geht alles vorbei'. {14}
- Мой пан, я тоже вижу
звезд голубых охапки,
только что там за пламя?
- Ничего. Там сжигают тряпки.
- Мой пан, в груди моей тоже
чувство весна пробуждает,
только что там за странные трубы?
- Ничего. Там людей сжигают.
- Мой пан, в душе моей радость
рождают весны приметы,
только что за поход там странный?
- Ничего. Там живые скелеты.
- Мой пан, я тоже тоскую,
хоть в сердце печали скрыты,
но что это там у барака?
- Ничего. Чей-то труп забытый.
- Мой пан, вы правы, я знаю,
что я еще молодая,
и от этого мне больнее,
от этого так грустна я.
Я не знала, что встречу всё это,
но нет, я слез не прячу,
нет, нет, мой пан, поверьте,
я в самом деле не плачу.
:А вальс звучит с той же силой,
ароматами манит май,
и поет чей-то голос милый
'Es geht alles vorbei'.