Этот дикий, дикий, дикий мир Клуба Романтики

15. С днем рождения, Лиам (Жозефина/Лиам)

Жозефина мягко прикрыла за собой дверь. Тихий скрип, прорезавший тишину, не смог бы разбудить даже мышь, но женщина всё же вздрогнула. Она прислонилась ухом к стене, попыталась расслышать шевеление в соседней комнате. Напрасно. Лиам, отведавший её несравненный чай с мятой и черной смородиной, крепко спал. Мысль о названном брате всегда вызывала у Соулсбери улыбку и заставляла глаза влюбленно блестеть.

Женщина зажгла огарок застарелой свечи, достала из ящика стола потрепанный временем дневник. И да, первая запись, как и все последующие так или иначе относилась к Лиаму.

Всё началось с того, как их представили друг другу...

Тысяча восемьсот восемнадцатый год.

Мне теперь десять! Это значит, что я могу безнаказанно красть пирожные с кремом по вечерам, и экономка мисс Кроули не скажет мне ни слова.

Папа подарил такое красивое платье! Пышное, как у настоящей леди. И розовое-розовое. Я люблю розовое. Жаль, что Марк и Мириам не могут его увидеть... Хотя мисс Кроули и говорит, что они наблюдают за нами с облаков, мне бы этого не хотелось. Я помню, как они умерли. И помню гримасы ужаса, застывшие на их лицах... Это было страшно. Папочка не знает, что я все видела. И я ему никогда-никогда не скажу. Это мой секрет. Сильный-сильный.

Сегодняшний день совершенно особенный. Папа приготовил мне сюрприз. Я ждала пони или щенка. На крайний случай, ту самую куклу с пышными ресницами и красными щеками из магазина миссис Торн. А папа привел тетю. Он сказал, что она его сестра, и теперь станет жить с нами. Тетя красивая. Но когда она на меня посмотрела, мне стало страшно. Я спряталась за спиной отца, чтобы не видеть ее черных глаз.

— До чего же она интересная.

Интересная... Она сказала это так, будто я была каким-то уродцем или посмешищем. Ох, как же противно стало в ту минуту. Я бы расплакалась, ей-Богу расплакалась, если бы не ее сын. Лиам. Он вышел вперед и протянул мне ладошку.

— Ты такая красивая! Я бы тебя нарисовал! Только я пока не очень умею.

Он так весело рассмеялся, что я засмеялась вместе с ним. А смеется он так, будто колокольчики переливаются. А глаза у него синие-синие, как самое чистое небо.

Мне расхотелось плакать. Пусть лучше он меня нарисует.

Тысяча восемьсот двадцать шестой год.