В Аду сегодня холодно

Взгляд направлен на него

Он бежит. Его мучает сильная отдышка, но он понимает, что останавливаться нельзя. Нельзя останавливаться, нельзя оглядываться. Кажется, ему уже снился похожий сон, да? Чувство дежавю так внезапно появившееся, заставило его на мгновение замедлиться.

Позади как будто кто-то есть, от него веет сильнейшей опасностью, останавливаться нельзя! Нельзя делать заминки! Нельзя было тормозить! Нельзя, нельзя, нельзя!

Он снова начинает бежать с удвоенной силой, но то нечто которое было позади, будто всё ещё дышит в чужой затылок. Будто не отстаёт ни на секунду, следует за ним по пятам и бежит нога в ногу с Феликсом.

Феликсу страшно, Феликса с головой накрывает собственный страх, собственное бессилие от того, что он не может ничего сделать. Вокруг пусто, вокруг туман, вокруг никого нет, только то, что бежит сзади. Никто не сможет его спасти, никто не сможет ему помочь, никто не сможет его выручить, никто не подаст ему руку помощи. Это правда пугает. Почему всё так вышло? Почему он бежит? Куда он бежит?

От чего он бежит?

Чего он так боится?

Почему он так боится?

Вокруг правда ни души, но откуда не возьмись начинают появляться дома. Много маленьких домиков и дорога ведёт именно у ним. Эта большая дорого ведёт его к непонятным домам, но он не в силах сделать с собой что-то ещё и просто бежит туда. Лишь подбегая к неизвестной деревушке стали виднеться последствия чего-то страшного. Вокруг не просто дома, вокруг разрушенные не временем, а людьми дома. И вокруг всё также ни души. Здесь не слышно звуков, здесь нет даже тех же кузнечиков, хотя сейчас парень стал понимать почему.

Пошёл снег.

Всё стало покрываться снегом. Неумолимо снежки падали на то, что некогда было чьим-то домом, куда всегда можно было вернуться после тяжёлого дня, после того, как с кем-то поругался, после того, как кто-то сделал тебе больно и в этом месте тебя всегда будут ждать. Будут ждать обитатели этого дома, те кто делают это место твоим домом. Это могли быть домашние животные, дети, жена, родители, братья, сестры. Это могла быть домашняя утварь, это могли быть чьи-то портреты, что висели на стенах и следили за чужой жизнью, тщательно всматриваясь и помогая своим присутствием, если это важно.

Настоящим домом это место могло быть и потому что в нем была прекрасная, удобная и невероятно мягкая кровать, которая видела тебя любого: и плачущего, и счастливого, и обиженного, и расстроенного, и уставшего, и даже голодного. Подушка скрывала твои счастливые визги и самые горькие слёзы, одеяло скрывало тебя от монстров в темноте, а кровать и тот уголок в котором она стояла, были отдельным домом для души.