Восстанови то время

chapter thirty one

Чеён проснулась от теплых лучей, пробивающихся сквозь легкие занавески. Солнце уже поднялось высоко, разливая по комнате золотистый свет, и воздух был наполнен свежестью морского бриза. Она потянулась, улыбаясь, не веря, что это не сон – что они здесь, что все позади, что Чонгук снова рядом, и мир больше не рушится под тяжестью прошлых ошибок. 

Дверь спальни приоткрылась, и в проеме появился он – сонный, с растрепанными волосами, но с той самой улыбкой, от которой у Чеён всегда замирало сердце. Он подошел к кровати, опустился рядом, и его пальцы осторожно скользнули по ее щеке, словно проверяя, реальна ли она. А потом были нежности – медленные, ленивые, наполненные тихим смехом и шепотами, в которых не было нужды в словах. Просто тепло, просто близость, просто счастье, которое они так долго не могли позволить себе без оглядки. 

Потом была кухня – тесная, уютная, залитая утренним светом. Они готовили завтрак, сталкиваясь плечами, обмениваясь взглядами, в которых читалось: *«Неужели правда вот так? Просто? Без боли?»* Чонгук ронял ложку, Чеён смеялась, а он ловил ее за талию и кружил, пока она не хваталась за край стола, задыхаясь от смеха. 

Потом были фотографии – глупые, нелепые, с высунутыми языками и растрепанными волосами. Чеён прыгала ему на спину, а он притворялся, что падает, и они оба валились на диван, давясь от хохота. Потом началась война подушками – яростная, беспощадная, с визгами и подкатами, пока перья не заполонили всю комнату, а они, запыхавшиеся, не свалились на пол, не в силах больше драться. 

А потом – море. Они выбежали на песок босиком, и Чеён рванула вперед, чувствуя, как ветер рвет волосы, как солнце жжет кожу, как Чонгук догоняет ее, хватает за руку и переворачивает в объятиях. Они боролись, как дети, падали в теплый песок, и он щекотал ей бока, пока она не умоляла остановиться. А потом просто лежали, запрокинув головы к небу, дыша в такт, слушая, как волны накатывают на берег. 

И в этот момент Чеён поймала себя на мысли: «Вот оно. Вот так и должно быть».

Но пока – только солнце, только смех, только его руки, держащие ее крепко, будто больше никогда не отпустят.

Тени удлинялись, окрашивая песок в густые оттенки янтаря, когда они собрали вещи и сели в машину, оставляя позади шум прибоя и соленый ветер, запутавшийся в волосах Чеён. Она прижала лоб к стеклу, наблюдая, как берег медленно растворяется в дымке, и вдруг поймала себя на мысли, что не хочет уезжать — будто здесь, у моря, они были в своем маленьком, нерушимом мире, куда не могло дотянуться прошлое. Но колеса мягко катились по асфальту, увозя их обратно в Сеул, к ее квартире, к жизни, которая теперь казалась такой же светлой, как это утро. 

Они не видели черного внедорожника, замершего в сотне метров за поворотом, не заметили, как трое мужчин в темных очках перебросились парой слов по рации, прежде чем тронуться следом. Ким Сокджин не любил оставлять дела незавершенными, а потому даже сейчас, когда все, казалось, успокоилось, его люди продолжали наблюдение — тихо, незаметно, как тени. 

—Ты точно не хочешь заехать куда-нибудь поужинать? — Чонгук бросил взгляд на Чеён, одной рукой ловко управляя рулем, другой — поймав ее пальцы, чтобы прижать ладонь к своим губам. 

—Нет, — она рассмеялась, вырывая руку и тыча ему в бок, — я хочу домой. И чтобы ты наконец попробовал то рамен, который я умею готовить. 

—Ох, — он притворно закатил глаза, — это угроза? 

—Это обещание, — Чеён скрестила руки на груди, но не смогла удержать улыбку, когда он фальшиво застонал. 

Квартира встретила их тишиной и прохладой полумрака, но уже через минуту свет вспыхнул, музыка зазвучала из колонок, а Чеён, скинув туфли, рванула к холодильнику, доставая все, что могло превратиться в ужин. Чонгук ловил ее за талию каждый раз, когда она пробегала мимо, кружил, целовал в макушку, пока она не начинала пихать его ложкой, крича, что он ей мешает. Но он не останавливался — прижимал к стене, заглядывал в глаза, шептал что-то, от чего у нее перехватывало дыхание, а потом отпускал, оставляя краснеть и ругаться. 

Потом была еда — пересоленный рамен, над которым они смеялись, васаби, подсунутый Чонгуком в ее порцию, и ее месть в виде ложки перца, от которой он чуть не задохнулся. Потом — диван, ее ноги у него на коленях, его пальцы, рисующие круги на ее коже, и бесконечные разговоры ни о чем, которые вдруг казались важнее всего на свете. 

—Ты помнишь, как мы первый раз поссорились из-за того, что я якобы забрал место Чимина на трассе? — Чонгук вдруг фыркнул, переключая каналы. 

—Это была не просто ссора , — Чеён пнула его ногой, — это была наша первая встреча!

—А потом у вас дома— он перевернулся, нависая над ней, и его глаза блестели от смеха, — а потом я впервые подумал, что влюблен. 

—Почему? 

—Потому что даже злая ты была самой красивой. 

Она фыркнула, но он уже целовал ее, и мир снова сузился до тепла его губ, до смеха, путающегося между поцелуями, до этого вечера, который казался таким простым и таким совершенным. 

А внизу, в тени деревьев, черный внедорожник все еще ждал, и рация иногда шелестела голосами.