Золотой мальчик

2 глава(походу последняя)

      Помимо всего одного оставшегося месяца до Европы Арсения начинают пугать... их отношения.        Поймите правильно — он и не целовался ни с кем до Антона, даже за руки не держался. Он всю свою жизнь на льду провёл, а свободное время — за учебниками.        В голове ничего, кроме работы, и не было. А теперь появился Антон. Ну, то есть он был всегда, но сейчас немного в другом статусе. И это совершенно неизведанная территория, и Арсений боится. Чувствует себя трусливым зайцем (хотя в телефоне у Антона он теперь записан «Арс» и эмоджи лисы, на что он только фыркнул).

        Меняется не так и много, на деле. Он все ещё работает на льду каждый день (за исключением вторника, когда у всей группы выходной), все ещё прыгает, разбивает колени и локти, тупит у станка и терпит крики Стаса. Тот, казалось, после Чемпионата России стал только более нервным — даже Антон теперь отхватывал нелестные комментарии каждые минут десять.        Но появились и новые моменты — Антон провожал его до метро, покупал пластыри («цветы ты не хочешь, вот тебе пластыри с цветочками!»), кидал поддерживающие взгляды через весь лёд и подкладывал злаковые батончики в сумку, отнекиваясь чуть позже. Арсений не дурак — по красным от смущения щекам и бегающим глазам во время ответа и так было понятно, что это Шаст промышляет этим, но все же делал вид, что поверил.        Жить стало немного легче, но Арсений и правда боится сделать что-то не так. Он понятия не имеет, как правильно вести себя в отношениях! Особенно в тех, которые как бы официально не начинались — никто из них так и не спрашивал заветного «будешь со мной встречаться?».        До нервного чтения форумов с глупыми советами он ещё не дошёл, но старался не оставаться с Антоном наедине. У него была чудесная способность портить все, а одна мысль о том, что он может как-то испортить отношения с Антоном, вводила в ступор.        — Арсений! Чего стоим?        Вздрагивает. Стас как всегда и не пытается сделать тон хоть чуточку дружелюбным. Вообще-то он пытался отдышаться у бортика, но кому какое дело. Он кивает Стасу, на ходу уже пытаясь восстановить дыхание — у них последние двадцать минут льда на сегодня. До Европы буквально три недели — две недели тренировок здесь, неделя акклиматизации — там. Программу он стал выкатывать чище, но все ещё не так, как нужно.        Стас усложнил заход на риттбергер и поменял одно вращение — это однозначно принесёт ему больше баллов, только выкатать бы это сначала.        Антон проносится мимо, отрабатывая дорожку для короткой. Он уставший и замученный — теперь на нем тяжелым камнем лежат ожидания и от Федерации, и от Стаса, и от болельщиков. Арсений бы хотел снять хоть капельку, но Антон отчего-то наотрез отказывается разговаривать об этом. Съезжает с темы, отмахивается или просто лезет целоваться вместо ответа. Арсений целоваться любит, до горящих губ и напряжения внизу живота, но это нелепое молчание раздражает.        Он встряхивает головой, пытаясь выгнать не самые подходящие мысли для тренировки, и едет на отработку комбинации вращений. Сегодня понедельник, а значит завтра можно набрать ванну с солью и дать уставшим мышцам отдохнуть. Лёд под лезвиями привычно скрипит, а от вращения кружится голова. Липкий пот стекает по спине за рашгард, а оставаться и мыться в душе здесь так сильно не хочется! Но все же ехать потным в метро слишком по-свински, а Арсений все ещё прилежный и хороший мальчик.        Стас смотрит на Антона, поэтому можно по-тихому отъехать к бортам и отдохнуть. Десять минут всего-навсего осталось, а его ноги уже не дадут прыгнуть ни один элемент. Зато можно позалипать на Антона. На прилипшие ко лбу мокрые кудряшки, на щетину, которую тот сбривает только перед стартами, на красивые кисти рук.        У Арсения явно появился пунктик на чужие руки — он много об этом не думал, стыдно и времени нет. Но иногда, когда в душе под горячим паром он торопливо сбрасывает напряжение, в голове уже не какие-то абстрактные образы, а чужие окольцованные пальцы.        Это нормальный эффект, конечно же. В конце концов, Шаст ему нравится, а иногда целует так, что ноги дрожат. Это все ожидаемая реакция организма и сознания, но он все ещё краснеет, стоит фантазиям вспыхнуть в голове. Как хорошо, что у него не так много времени об этом думать. Как и смелости, чтобы об этом поговорить.        Антон прокатывает дорожку под Чайковского, заходит на прыжок, и Арсений уже прекрасно видит, что тот его не приземлит — ось так сильно заваливается в воздухе, что Шаст только чудом не втыкается головой в лёд.        Арсений дёргается так, будто сам упал — коленку Антон явно разбил, к счастью, что не ту, с которой он вечно был не в ладах. Стас за бортом только машет рукой, останавливая мелодию и переключая своё внимание на Оксану. Золотые медали золотыми медалями, но человечности бы тоже не выкидывать — Арсения это отношение злит до сжатых зубов, но он ничего сказать не может. Ебучий профессиональный спорт.        Шаст, кряхтя, встаёт. Катит в сторону Арсения и опирается о борт рядом, упираясь лбом в прохладную пластиковую поверхность.        — Живой? — осторожно спрашивает Арсений, чуть наклоняясь.        До них никому дела нет особо, да и плевать он хотел, что там кто думает.        — К сожалению, — выдавливает Антон сквозь зубы, щурясь до морщинок возле глаз.        — Это было страшно.        — Прости.        Арсений не привык к такому, его все ещё размазывает от этих заботливых фраз по льду, словно как под снегоуборочной машиной. Шаст весь такой светлый и простой, но уставший до чёртиков. Арсению хочется обнимать его часами, но ему все ещё немного страшно.        Да, он ссыкло. И давно это принял.        — Одолжу тебе свой пластырь с цветочком, хочешь?        Но он влюблённое ссыкло.        Антон улыбается вымученно, на секунду сжимает лежащую на борту руку Арсения своими холодными пальцами, беззвучно благодаря. А потом вновь едет прыгать — бессмертный будто. Арсений узнаёт себя в нем и знает, что не имеет права читать нотации.        Есть большой плюс вечерних тренировок — в раздевалке они всегда оказываются одни после этого. Как хорошо, что на Европу только две квоты.        Они плетутся со льда медленно, еле живыми, и плюхаются на свои места. Двигаться лень совсем, поэтому Арсений расстилает коврик на полу и блаженно вытягивается всем телом. Надо снять потную тренировочную одежду, собраться и добраться до дома, но сил нет совсем. Да и выгонять их ещё не планируют.        Шаст смотрит на него со своего места со звёздочками в глазах, будто на умилительного котёнка. Арсений смущённо хлопает ресницами и улыбается, потирая шею.        — Пялиться неприлично.