Снег из пепла

Часть 1

С неба падал пепел. Пепел был повсюду, кружился в воздухе, падал на плечи, на землю, на дома, скрывал под собой белый снег, путался в чёрных волосах, ложился на тёплую накидку. Весь мир стал серым и он постепенно серел. Его имя никак не всплывало в памяти, он словно не желал вспоминать его. Оно было ему сейчас не нужно, когда он сидел среди пепла, укрывающего будто весь мир. В воздухе пахло гарью, пеплом и слезами. Он не понимал почему плачет. Даже не почувствовал сначала, понял лишь то, что пелена слёз застилает глаза и вытер их. Перед глазами плясали рыжие пятна, хотя... Всё что могло сгореть уже и сгорело, сгорело всё дерево, а его остатки лежали в пепле, смешанным со снегом, большими чёрными углями, от которых пахло гарью, остатки от древних манускриптов падали с неба пеплом, какие-то догорали прямо в воздухе, вспыхивая алыми бабочками, а затем затухая, не долетев до снега, красивые витражные стёкла, брызнувшие осколками, словно кто-то опрокинул кувшин с необычайно яркой водой, поблёскивали в снегу и пепле, не успев ещё скрыться под серыми остатками книг. Он поднял голову с земли на то место, где раньше была небольшая башенка, на которую они поднимались перед зарёй с остальными молодыми послушниками и смотрели на прекрасные рассветы. Там же должен был висеть колокол, но размеры башни под него не рассчитали. И когда вспыхнуло пламя на той башенке кто-то был. Он почти скатился с лестницы, так желал спастись, но выйти не успел. На него рухнуло перекрытие, а потом на уже мёртвое тело рухнули остатки башни.
Странно, но оставшись единственным живым человеком в пожаре он не чувствовал запаха сгоревшей плоти, на нём самом не было ни единого ожога, хотя накидка прогорела в некоторых местах насквозь и не грела, а рукава свисали тряпками. Обожжёнными, а потом затушенными в снегу тряпками. Ему не было больно, страшно или жалко умерших. Он смотрел на тела тех, кто выбежал, рухнул в снег и затих через несколько минут, потому что не мог дышать. Ни единого имени, словно та информация, что хранилась у него в голове годами, вспыхнула вместе с книгами, которые сейчас сыпались на него пеплом, укрывая словно бы весь мир серым одеялом и укутывая в запах гари. До странного тягучий и приятный, а не пугающий, каким он обычно предстаёт для жертв огня. Он поднялся с колен, слегка пошатываясь, утирая остатки слёз с лица и с удивлением замечая, что на руках нет следов сажи. Его лицо было абсолютно чистым и руки тоже. А вокруг мертвецов и пожарища сам снег был чёрный от сажи. Невероятно. Он пошёл к тому, что уцелело, к каменным конструкциям и стоячим обугленным брёвнам, прошёл там, где сейчас вместо красивого входа лежали осколки брызнувшего из окна над дверью витража и обуглившиеся двери, которые проседали под весом человека и грозились треснуть. Перед его взором предстали груды сгоревшего дерева, обвалившийся потолок и чудом ещё уцелевший иконостас. Только вот он не то что уцелел, а просто стоял благодаря какому-то чуду, а так на нём не было видно ни одной иконы, все они почернели, обуглились, краска вздулась, а сам иконостас, тоже деревянный, был не приятного коричневого цвета, а весь чёрный. Но на нём ещё можно было разглядеть лозы, листья и гроздья ягод. Царские врата были тоже на месте, хотя одна створка явно держалась только на одной петле и была готова вот-вот упасть. Он не стал ждать, пока это случиться и пошёл обратно. Смотреть здесь было не на что. Он наступил на что-то очень странное. Не на дерево точно. Опустив взгляд голубых глаз вниз он увидел ногу, а посмотрев чуть в сторону увидел и самого несчастного. Тот лежал на животе, на спине была обвалившаяся балка, руки раскинуты в стороны. В голубых глазах ничего не блеснуло, ни единой слезы не упало на пол, он просто отвернулся и продолжил идти, словно дурманом окутанный запахом дыма. Таким приятным, тягучим...
Сойдя с упавших дверей на снег он запрокинул голову. Пепел уже почти не падал. Тут он заметил обрывок бумаги, летевший на него, словно потерянный мотылёк на свет лампы или свечи. Когда «мотылёк» подлетел ближе, он поднял руку и поймал его, повернул к себе той стороной, где было что-то написано. Кусок из трактата по астрономии. Половину слов было не разобрать, некачественные чернила ещё до пожара растеклись по бумаге, а сейчас половина слов обгорела, кольцом обступая одно единственное разборчивое слово. «Уран». Это было всё, что он смог разобрать. Вдруг в его голове зазвучал тихий, но чёткий голос, он звучал отовсюду, скручивался невероятными фигурами в голове, говоря только одно «Теперь ты Уран, настала твоя очередь. Настал твой час». Он обхватил голову руками, мотая её из стороны в сторону, желая выгнать назойливый голос из своего разума, зажмурил глаза, тряс головой до тех пор, пока уже сказанная его голосом мысль не успокоила его. «Да, я Уран. Я знаю, куда я должен идти». Весь страх, что охватил его в ту минуту, когда его разум перестал ему принадлежать, отступил. Он знал кто он, он знал, где его дом, куда ему надо идти и что ему предстоит делать. Уран отнял руки и головы и распрямил спину, глядя на горизонт. Там его цель. Особняк полный книг, потаённых знаний, с таинственным зеркалом внутри, в которое могут войти и из которого могут выйти все, кроме него, но им нельзя позволить сделать это. Он двинулся вперёд, снег захрустел под ногами, а тягучий запах дыма не желал его оставлять. На снег за ним упал абсолютно пустой листок без единой надписи, по снегу потянулась накидка с синей вышивкой, а Уран оправил перчатки, с точно такой же вышивкой, сиявшей серебром, словно звёзды в небе. Словно вспомнив о том, что на него падал пепел, когда-то бывший манускриптами, он потянулся рукой к волосам и попытался стряхнуть пепел. Но ни единого пепельного хлопушка не оказалось на его перчатках. А какой собственно пепел он искал и почему за ним тянулся запах гари? Почему на душе было тяжело и в ней клочком свернулась скорбь? По кому он скорбел? По кому печалился? Да и скорбел ли? В один миг ему стало легче, исчезла тяжесть в теле, мешавшая двигаться быстро, туман в голове рассеялся, унося с собой печаль и сомнения. Остался только запах дыма и цель, дом, до которого он должен был добраться непременно до рассвета. Уран не знал, что случится с рассветом, но точно знал, что если он не доберётся, то произойдёт что-то, чему лучше бы никогда не случаться. Поэтому он зашагал быстрее вслушиваясь в то, как под сапогами хрустит песок.