Insensibility/Бесчувствие

3 Глава

Пять вечера время неумолимо приближается к концу рабочего дня. Все книги аккуратно разложены, пыль даже в самых отдаленных уголках давно вытерта и оставалось ждать ее к следующему дню. Ему нравилась библиотека, ее высокие потолки и такие же большие, темные, книжные стеллажи. Парень часто оставался после закрытия, читая научные труды, изборники и исторические книги.
Можно сказать, Адам был глубоким гуманитарием, числа и цифры в разуме складывались в даты, а буквы на глазах разрастались в предложения, истории и книги. Этот мир по нраву захватывал, уносил в далекие от окружающего парня места.
Он был уверен в этом времени ему не место, но знал – никогда не было спокойно. Рассматривая Россию, что ж ни единое правление князя, царя, императора не было спокойным, напротив только один прожил без войн, поднял страну, которая в его правлении была на пике своего могущества – он и его семья были расстреляны. В тот момент к власти пришли большевики, это правление последнего из проклятого рода Романовых – Николая II.
Как говорится исключения, подтверждают правило. А правило его жизни – жить, пытаться уехать настолько далеко от родителей, насколько возможно. Единственное, что будет тяжело покидать – это библиотеку, неодушевленное помещение, наполненное тысячами душ историй, запертых в твердую обложку, запечатанных на страницах книг.
Библиотека была, частью огромного мира, скрытого и недоступного для глаз обычного смертного, наверное, бабушка парня при жизни была об этом осведомлена, ведь только она посвящала этому столько усилий. Для него это было определенным видом спокойствия наделенного душой. Казалось только здесь можно скрыться, спрятаться, как за широкую спину, стеллажом.
Адам сидел на мягком диване, теплый плед и подушки – уют, то чего не хватало в его доме. Здесь он не слышал криков, ссор, скандалов. Здесь все, что может его спасти. Это спасение, отдушина и умиротвоение, то чего другие подростки видят в совершенно другом. Адам был не из тех, кого интересовал алкоголь, не тот кому хотелось быть в окружении людей, не тот с кем кто-либо хотел бы завести дружбу.
Возможно, в этом для людей виделось бы отчаяние, не жизненный принцип прожитый годами. Конечно, его не хотят видеть, думать о нем, никто не предпримет попытки с ним заговорить. Иногда ему самому казалось, что он немой, возможно, это было так отчасти. Молчать легче, чем говорить.
Адам вздохнул, тяжело, как те люди, что его ненавидят, не замечают и угнетают. Голова была туманна мысли роились в голове, как трудолюбивые муравьи, но ускользали, быстро, так быстро, что парень не мог схватить ни одну из них. История, история, история...
В руках книга о Татаро-Монгольском иге: феодальная раздробленность Руси, выдача ярлыка чингисханом, карательные походы на Русь, сбор выхода, Великая Замятня и убийства последних чингизидов... Одни имена сменяются другими, детей убивают одних за другими, битвы становятся ожесточенней, все больше и больше книга затягивает в себя, а сознание уносится все дальше.
Диван становится мягче, плед теплее, дождь за окном сильнее, как и вой под дверью, только сейчас услышанный, вырвавший его из рук Тахтамыша спалившего первым Москву.
Пару шагов, провернутый ключ и в помещении появляется продрогший рыжий знакомый, что замерший и мокрый, мгновенно бросается к парню. Адам осторожно потрепал пса, что настойчиво боролся за жизнь. Он был умен, смышлен и добр. Он чем-то походил на породистого, но глаза откровенно говорили не утаивая – бродяга. Парень, увидев погоду понял, что впервые будет ночевать в библиотеке. Он задерживался, конечно, но такие обстоятельства никогда раньше не случались.
Сегодня ему составят компанию, что удивительно, чем-то даже приятную. Парень снял кофту и накрыл ею пса, который уже хорошо намочил мокрой шерстью большую часть штанов. Рыжий неловкими движениями, высоко поднимая передние лапы, подобно топающей лошади, стал вырываться из хватки тяжелой ткани. Пары шагов псу хватило, чтобы свитер парня скользнул на теплый дубовый пол.
Не заметив сам, парень улыбнулся, не рвано и не грустно, как раньше, он был рад, искренен, как рассвет, что озаряет туманную гладь города. И незаметное, до незначимости маленькое счастье, тоскливым днем расступалось теплом то телу. Наверное, возможно, он был не уверен, что что-то почувствовал.
Парень подхватил промокшую вещь носом обуви и повесил ее на спинку дивана, сам сел рядом. Мягкая поверхность манила, казалась раем, который он не ощущал дома. Его постель была сплошной болью из пружин, упирающихся во все тело, ей было далеко до дивана, стоящего в аккуратном читальном зале. Его глаза слипались, позднее время и усталость давали о себе знать. Последнее, что он помнил, как к его ноге примкнул пес, как кроссовки были сняты и то, какое тепло разливалось по его телу...
***
Осень, темно, под фонарями кружат рыжие листья октября. Маленький мальчик в разорванных кедах идет один наедине с разрывающей болью в груди. Сердце стучит, отбивая неведомую громкую до разрыва перепонок песню. Мелодия эта звучало просто, напоминая лишь об одном – о смерти. О той, что наступает неожиданно и выбивает все силы, заменяя её огромной всепоглощающей болью. Тьма, пустота и колкое чувство обиды на всех, на Бога, родителей, умершую и себя. Ему казалось, лишь он мог это предотвратить, но так умело все испортил, так и не сумея исправить. Боль эта разрывала сердце и перепонки, мозг отуманен, потерян рассудок, руки дрожат, а колени косятся. Хотелось рыдать навзрыд, хотелось кричать так сильно, чтобы все услышали его, слышали какого это быть сломанным, как осколок судьбы, разлетевшимся на атомы.
Мальчик сел возле бетонной стены заброшенного здания. Холод пробивал до жуткой дрожи, зубы стучали, руки сжимались в кулаки до нестерпимой боли, натягивая кожу на костяшках до бела. Совесть убивала, корила и до ненависти сжимала все его существо в тиски. В его голове проносились все слова сказанные в упрек умершей, все слова сказанные не обдумав, задетые до горьких слез. Он ненавидел себя, жизнь и все что его связывало с чертовым существованием на этой планете. Винил родителей в своем рождении, Бога за его безразличие и столь жестокое наказание. Он хотел вернуть её, отдать себя взамен на её жизнь. Казалось было бы лучше, если бы он был в гробу, закопан в сырой холодной земле.
Он один. Казалось, весь мир разразился ненавистью к нему, холод смешивался со стекающей кровью, выливаясь грязью существования, отрицания и правды. Боль, бессилие, безразличие окружающих. Его знобило, боль била по душе и сердцу, отравляла разум и выливалась кровью наружу.13 лет в нищете, страхе и любви к ней. К той, что уже не вернется. Этот день, когда он окончательно повзрослел.