У всех покойник на груди. В тарелке труп, в стакане яд.
POV: АРСЕНИЙ
Дождь давно кончился, но редкие капли всё ещё падали с крыш и гремели, ударяясь о тротуар, шелестели травой, звенели, разбиваясь о лежащие на земле осколки. Порывы ветра разносили эти звуки. Казалось, сама природа имитировала жизнь, заполняла пустоту и обманывала. Я бы хотел обмануться, но не мог. Ветер выл с такой свирепой выразительностью, что казался одушевленным.
Я брел не спеша – торопиться было некуда, ведь до назначенной встречи оставалось полчаса, а я почти добрался до нужного кафе. Имел я одну привычку, с одной стороны полезную, с другой – не особо – приходить на место встречи за минут двадцать до назначенного времени. Мимо сновали туда-сюда толпы прохожих, по дорогам мчались сверкающие фарами автомобили. Я прошел мимо потрёпанной афиши и свернул на боковую улочку. Уличный шум всё же утомлял. До нужного кафе оставалось рукой подать, но я решил свернуть во дворы, дабы как-то скрасить время, зная, что Матвиенко всё равно опоздает. Мы встретились в небольшом кафе. Несмотря на невеликие размеры, помещение удивляло невероятно уютной атмосферой. На фоне звучала приятная музыка со знакомым напевом. Зал выполнен в светлых и нежных тонах: столики были накрыты белыми, как молоко, скатертями, обои цвета какао с молоком, а простенькие стульчики светло-светло-желтые. На стенах висели различные картины в духе модернизма, полные нежно-розовых, светло-желтых и небесно-голубых цветов. В общем, постоянное созерцание красоты во всём. Кафе удивляло гостей своей изящностью. Вовсе не хотелось награждать столь дивное местечко недоброй славой. Но поступить по-другому я никак не мог. В самом дальнем углу на софе развалился паренёк, которому на вид можно дать лет восемнадцать. Он курил, пил, громко подзывая к себе официанта, не скупясь на хамства и обидные слова, брошенные в адрес служащего. — Вот, это ты в будущем. — я указал на парня трубочкой. — Завались ты! — Матвиенко зашурудил рукой по столу, ища предмет, который можно было швырнуть, но ничего подходящего не нашлось. Месть – это блюдо, которое подают холодным. Какое совпадение! Нам как раз принесли тарталетки со сливочным сыром и авокадо... Всё бы ничего, если бы не красная рыба, что украшала закуску. При виде неё мои органы будто бы скрутились в узел. Матвиенко лишь беззаботно потер ладони, готовясь к трапезе. Телефон вдруг стал взрываться от сообщений – и это играло мне на руку. По-видимому, над Серёжей я одержу победу не только на Олимпиаде. — Чёрт, Арс, извиняй... Матвиенко приподнялся с диванчика. Неужели он уйдёт?.. Нет! Ещё слишком рано! Сегодня мы играем по моим правилам... Сердце застучало басовым барабаном, давление в груди начало пугать. — Мать раз двадцать звонила... Не скучай, я сейчас! Котенька, скучать уж я точно не буду. Я обязательно найду, чем себя занять. Я нервно огляделся – людей в округе было довольно мало, что странно, ведь сегодня выходной, а камер и вовсе не было. В солнечном сплетении колко забилось нарастающее беспокойство. А мои глаза, кажется, походили на восклицательные знаки. Прошу меня извинить, не каждый раз совершаешь преступление – сами понимаете. Голос пришедшего Матвиенко вернул меня в реальность. За время его отсутствия я выполнил всё, что хотел. — Арс, всё в порядке? — его рука коснулась моего лба. Я вздрогнул, будто через тело пропустили электрический разряд. Мне стало жутко и противно одновременно. Пару месяцев назад эти же руки, не обращая внимания на сопротивление, затягивали чёртов шнурок на шее моего мальчика. Сердце бешено заколотилось, волосы на голове едва не зашевелились. Я попробовал представить эту удручающую картину и почувствовал, как к глазам приливает адреналин. От прикосновения убийцы мне не отмыться, кажется, никогда. Хотя... о чем это я? Я через пару минут стану ему подобным. Но ведь убийство ради справедливости не преступление. Так ведь? Я имею право так поступить. — Ты бледный как поганка, — усмехнулся Серёжа и проглотил тарталетку. Этого я и добивался. — Рыбу, что ли, попробовал? Зачем ты вообще это заказал? Я же сейчас всё один съем... — Да я, если честно, как-то не обратил на это особого внимания. Серёж, ты ешь, ешь. Мне не жалко. Я даже взгляда не поднял на напротив сидящего парня. Сережа опустил голову на руки и недовольно простонал. Его кистей коснулся стакан с холодной водой, но тот оттолкнул его. С каждой секундой органы сдавливало с удвоенной силой. В животе внутренности горели, и всё сжималось. Матвиенко пришлось постараться не заскулить, чтобы не привлекать внимания. — Мне… нехорошо... — Горит? У тебя есть ощущение, что внутри органы сдавливают тебя? Сережа замер от оцепенения не только боли, но и поглотившего его прямо сейчас страха. Откуда мне это знать, да Серёж? Он из последних сил поднял взгляд: на моем лице светилась улыбка удовольствия. Глаза мерцали голубым блеском, нездорово, словно у садиста. В небольшом рюкзаке валялся пустой флакон, на ярлыке которого было написано "Рицин''. Дыхание Матвиенко указывало на то, что тот действительно принял яд. Он попытался подняться, чтобы добраться до уборной, но руки, коснувшиеся его плеч, потянули вниз. — Я не позову на помощь. И в скорую звонить не буду. Когда не стало Антона, я вдруг понял, как меня пугает темнота... Если в детстве это был страх остаться в тёмной комнате одному, сейчас боюсь не увидеть света впереди. Антон смог согреть и растопить моё сердце... Он первый и единственный человек, с которым я мог бы и дальше строить отношения: жить вместе, выйти замуж, создать свою семью... Я бы отдал все на свете, чтобы сделать его и себя самого счастливым. Мы шли бы только вперёд, а когда белая полоса начинала бы вдруг темнеть, я заново перекрашивал её в белый цвет. Я заметил, что с тех пор у меня другое лицо, даже другой голос... Молодая, наивная, юношеская улыбка ни разу не показалась на губах, ни разу не взглянул я так широко открытыми глазами. Куда всё внезапно пропало? Я нисколько не боялся последствий – пусть даже окажусь за решёткой. Я не позволю жить спокойно сволочи, что лишила моего Антона золотой медали. Чёрт с ней, с этим куском железа! Матвиенко – трусливый урод, которому есть дело только до блестяшек, за которые мы ломаем иногда себе все конечности. Он лишил моего мальчика жизни. Он отнял у меня веру на счастливое будущее. А я оставил сам себя без надежды на успешную карьеру фигуриста.
