Общество мертвых и исключительных

Пролог.

Сегодня ночью, кладбище академии Скура оглушил звон колокольчика. Маленького и проржавевшего от частых дождей, но настойчивого и пугающего даже здешних ворон, клюющих червей в свежей земле, которой прикопали новый труп. Птицы громко каркая, недовольно забили крыльями, когда проволока, тянущаяся из гроба, дернула колокольчик за металлический язычок. Сначала неуверенно, обессиленно, будто кладбищенская земля уже вытянула всю душу из тела, закопанного в яме. Но потом твердо и отчетливо, словно сами черти пытались вырваться из ада. Они упрямо рвались наружу, зля бродячих собак, воющих в унисон со звоном, прогоняя ворон, усевшихся теперь на толстые ветки дуба, и пугая смотрителя кладбища, который с фонарем и лопатой в руках бежал на зов из преисподней.

    Трясущейся в руках лопатой смотритель раскапывал землю, накрывшую своей тяжестью гроб из орешника — дерева, отгоняющего злых духов. Именно в таких гробах хоронили скур. Исключительных людей. Особенных. Тех, кого боялись в городе и тех, кого без жалости и отпевания оставляли на забытом всеми кладбище.

Мужчина, испачкавший ночную сорочку сырой землей, громко бранился. Фонарь освещал его злое, из-за нарушенного покоя мертвых, лицо и читающие молитву потрескавшиеся губы. Смотритель яростно размахивал лопатой, швыряя землю себе за спину и, кажется, даже вороны слышали бешеный стук его сердца. Они каркали, наблюдая за ним с деревьев. Торопили и ждали, когда вновь смогут полакомиться червями и жуками, так и не успевшими добраться до трупа. Когда металл ударился о деревянную крышку, наконец показавшуюся из-за толщи земли, смотритель остановился. Испугавшись увидеть то, что так хотело вырваться наружу, он уронил лопату и перекрестился.

— П-п-пап, — раздался голос за его спиной.

— Уходи, Бенни! — рявкнул смотритель на сына.

— Мертвец проснулся оп-п-пять? Он выспался и хочет п-п-поиграть?

И стоило сыну подойти к яме поближе, как изнутри раздался стук. Удары сменялись приглушенным криком и чем яростнее мертвец пытался выбраться наружу, тем быстрее угасали его силы.

— П-п-пап, торопись! — сын спрыгнул на гроб и выгребая землю руками, помог отцу скорее освободить нечто, стенающее внутри.

Вопль, доносящийся из гроба становился все тише и тише. А удары, перестали содрогать потрескавшуюся крышку. Орешник трещал от каждого касания лопатой и каждого упавшего с нее камня. Гроб готовился лопнуть и извергнуть то, что жители города пытались зарыть в этой промозглой земле. Страшное зло — опасную и ненавистную скуру.

Собрав все оставшиеся силы, смотритель с сыном ухватились за крышку и наконец сдвинув ее, застыли на месте. Вместе с воронами, недовольный гомон которых наконец утих. Перед ними лежала напуганная задыхающаяся из-за нехватки воздуха девушка. Она громко и быстро дышала, царапая свою шею ногтями. По ее пальцам стекала кровь и капая на светлые волосы, впитывалась в запутанные локоны. Нагое тело сотрясалось то ли от холода, то ли от страха. Свет от фонаря падал на сбитые из-за ударов коленки и локти, а мотыльки, порхая в холодном воздухе, приземлились на ее дрожащие связанные проволокой руки. Обессиленно обмякнув, девушка уставилась на ночное небо и пытаясь отдышаться, громко заплакала, когда поняла, что все еще жива.

— К-к-кто ты? — спросил ее Бенни.

Девушка испугалась, услышав его голос. Она непонимающе посмотрела в широкие глаза с белыми ресницами и прищурившись медленно помотала головой.

— Эбель Барнс, — смотритель кладбища отряхнул землю с надгробия и прочитал свежую гравировку. — Умерла вчера.

— А теперь в-в-восстала из мертвых, —  сказал Бенни.

И улыбнувшись, Эбель закрыла глаза и потеряла сознание.