Love again

Глава 12.

Стоя за углом дома Амелии и слушая ее надрывный плач накануне вечером, Джаспер в очередной раз за последние несколько лет пожалел, что видение Элис не сбылось. Лучше погибнуть в бою, чем слышать, как в очередной раз разбивается любимое сердце. И снова по его вине. Ее плач в день их расставания преследовал его на протяжении семи с половиной лет. Джаспер мог бы сейчас войти и заключить ее в объятия, но понимал, что это не лучшая идея. Амелия не примет его утешений, возможно, ударит еще раз, что может для нее закончиться переломом запястья. Он не почувствовал физическую боль от пощечины, но волна ее отчаяния сразила его, заставляя зажмуриться на мгновение, чтобы справиться с собственными эмоциями и не спроецировать их на Амелию.

Но и оставить ее в таком состоянии, Джаспер не мог. Он сосредоточился на своем даре, посылая ей волны спокойствия, в небольшом количестве, чтобы не вызвать лишних подозрений. Она не должна была понять, что он все еще находится поблизости. Только этим утром Амелия казалась ему такой сильной, повзрослевшей в образе преподавателя. Джаспер поймал себя на мысли, что совершенно не ожидал увидеть ее настолько разбитой, хрупкой, ранимой и одинокой. Виной всему был он. Только он один. Так не должно было быть. Но прошлого не исправить. 

« — Ты нужен ей, Джаспер. Ты нужен ей любым: спятившим от жажды крови вампиром, убийцей, монстром. Любым.»       

Он тяжело вздохнул, вспомнив слова Питера, сказанные ему три года назад. Но Джаспер не мог так рисковать ею, он совершенно не контролировал жажду, он мог причинить ей вред, напасть, убить. Одна только мысль о том, что он мог причинить ей вред, отдавалась в небьющемся мертвом сердце жгучей болью.       

Не утонуть в пучине ненависти к самому себе и к судьбе, что развела их, не оставив ему другого выбора, помогла через гнев, ярость и боль протянувшаяся тонкой ниточкой едва заметная для неопытного эмпата, любовь. Джаспер же достаточно долго жил на этом свете, чтобы разглядеть это неугасающее чувство за плотной стеной ее раздражения и злости. Она любила его до сих пор, как и он ее. Стосемидесятилетний вампир, повидавший много на своем веку, цеплялся за это едва заметное чувство, точно утопающий за соломинку. За призрачную надежду на то, что Амелия позволит ему рассказать правду, а после поймет его.       

Он понимал, что сейчас одолеваемая обидой и гневом она не станет его слушать. От того и спровоцировал ее днем в школе. Амелия должна была выплеснуть на него все свои негативные эмоции, всю злость, боль и обиду, скопившиеся в ее душе за последние семь с половиной лет. Только отпустив их, она сможет рассуждать трезво и попытаться его понять. Если бы он признался ей в чувствах при первой же встрече, она бы все равно не поверила его словам, решив, что он врет, чтобы снова подобраться к ней поближе, залезть в душу.