Maniak

6.

Закат накрывает город. В такие моменты небо словно горело. Закаты пропитаны грустью. Потому что каждый раз, провожая его, думаешь: каким ни был, удачным или неудачным, день - это мой день, и он уходит навсегда. Всё имеет свой закат, только ночь заканчивается рассветом. И потом, давай говорить честно: сколько времени можно смотреть на закат? И кому нужно, чтобы закат продолжался целую вечность? И кому нужно вечное тепло? Кому нужен вечный аромат? Ведь ко всему этому привыкаешь и уже просто перестаешь замечать. Закатом хорошо любоваться минуту, ну две. А потом хочется чего-нибудь другого. Мы потому и любим закат, что он бывает только один раз в день.

Сегодня, спустя лишь несколько часов Хёнджин всё же отпустил его. Молча открыл дверь, посадил в машину и довёз до дома. На теле остались кое-какие синяки, на которые оба не обращали внимания. Феликс впервые в жизни ничего не сказал в его адрес, не нарывался, а лишь бесшумно натянул на себя предоставленную толстовку и ушел из дома. И даже если на улице погода стояла теплой, а яснее было некуда, для Феликса весь мир был не более кошмарным сном из которого проснуться почему-то не выходит.

Хёнджин не тронул его, но убил всю душу. Просто издевательски игрался с дрожащим телом и нервами блондина. Он пытался раздеть его, но не для того, чтобы затронуть тело, а лишь для того, чтобы напугать. Когда его руки потянулись к ширинке джинс на худых бёдрах, Феликс уже не сопротивлялся. Хёнджин не целовал, не трогал, а просто смотрел... Ласкал взглядом впалый животик с рельефным прессом, рассматривал веснушки, водил носом по шее. Он рассматривал его больше часа, так и не позволив снять с парня джинсы, понимая, что его действий хватило, чтобы убить Феликса внутри.

Блондин на тот момент был словно куклой. Он тоже не сказал ни слова, надевая футболку и чужую толстовку, чтобы скрыть некоторые синяки, которые появились после нескольких ударов. Феликс боялся подумать, что бы он почувствовал, если Хёнджин тронул его совсем по-другому... Блондин также не смог понять, почему Хёнджин, который так сильно хотел завладеть его телом, не сделал этого? Но стоило Феликсу подумать о его взгляде, как начинало мутить.

Мутило от одной мысли о красноволосом, о его взгляде, который назло крутился в голове. О поцелуе, губах стоит молчать. Сразившийся наповал и повергший неприязни ко всему живому, Феликс мылся и чуть ли не сдирал с себя кожу. С омерзением смотрел на себя в зеркале и всё больше проникался к себе ненавистью, что описать это чувство не удаётся. Он напрочь закрыл окна комнаты шторами, лишь бы не видеть чёрную машину, всегда паркующуюся у его дома. Запер двери в комнату, проверял, чтобы родители закрывали входную дверь на ночь. Нет ни попытки забыть о нём.