sensitive

Постоянный шум снаружи общежития сопровождал его денно и нощно. Шумели улицы, шумел транспорт, шумели люди. Однако шум не был чем-то отторгающим. Его было приятно ощущать, приятно слушать, Дазай наслаждался им. Хотя он, живший до этого в грузовом контейнере, где звуки были лишь снаружи, останавливаемые металлическими стенками жестяной коробки, называемой «домом», долго привыкал к нему, все же громкость, которую улавливал слух, напоминала ему о том, что он больше не там.

Контейнер, мафия и даже порт остались позади. Люди, которых Дазай считал друзьями, коллегами, остались там же. Его новая жизнь стала иной, стала чем-то, что отталкивало и притягивало одновременно.

Стало ли агентство местом, где он мог чувствовать себя по-настоящему свободным? Дазай не знал, но пытался понять.

Хотя он чувствовал себя странно. Помогать другим людям, как завещал Ода, получалось до безумия хорошо, но считался ли Дазай настоящим героем? Он не истребил в самом себе настороженность, которая шла с ним рука об руку, когда он был в составе Исполнительного комитета. Желание держать пистолет или нож под подушкой останавливало лишь то, что ни того, ни другого обычно в маленькой комнатке, точнее доме, не находилось в принципе.

Дазай все также был бомбой замедленного действия, стоит только разжечь и не останется ни единого кусочка. Рефлексы исправно срабатывали, когда сначала, казавшееся таким, невинное простое задание становилось смертельно опасным.

Дазай не испытывал никакого дискомфорта и лишь только одно вечно скребущееся чувство заставляло его задумываться о том, что происходит с ним и его жизнью в данный момент.

Все идет слишком хорошо...

Нет, все правда идет слишком хорошо. Задания выполняются, враги побеждаются, новички продолжают приходить в агентство.

Чувство безопасности, о котором Дазай раньше никогда не задумывался, все больше и больше нарастало, давало о себе знать, а его бдительность притуплялась каждый раз, когда он возвращался домой и ничего не делал. Загруженные дни, в которые он предпочитал лениться с такой же силой, как и в обычные, отступали, и работники агентства приходили в себя после пережитых потрясений, возвращаясь к оставленным ранее обязанностям.

Дазай же ломало по частям.

Бумажная работа копилась, но Куникида-кун, обычно кидающий грозные взгляды и готовый разорвать Дазая в клочья за лень, или же Ацуши-кун, смотрящий на него с нескрываемой жалостью, во время принимались за нее. Он, взаправду, не шевелил даже пальцем.