My darling. | LEE HEESEUNG |

8.2

Юность и правда удивительна. Полна нескончаемых надежд, молодой насыщенности жизни и совсем чуть чуть – той энергии, которую каждый пожилой хотел бы вернуть; Снова бегать по летним улицам, вдыхать теплый воздух, наполненный адреналином, и раскрывать для себя новые возможности молодости.Яркими красками играли огни, средь сверкающих звезд каждый находил в них частичку себя, воздух был приятнее и чище, а густая унылость и повседневное одиночество не давило в грудные клетки. Время шло, юность угасала тусклым пренебрежением, скрытым за старческими последствиями ушедшей молодости. Мир менялся, люди тоже. Значение слова «дружба» больше не имело такого значимого смысла как когда то, во времена прекрасной, ушедшей весны жизни, где каждый был счастлив по своему.

Мисс Шим светилась от счастья, порой уходя в грусть, глазами полной отчаяния и надежды рассказывая девушке о своих молодых годах, о юности, которая отобрала у женщины её любовь, но не надежду и веру в лучшее. Сделав глоток горячего чая, пожилая дама аккуратно ставит фарфоровую посуду на деревянный, старый стол. Голос её звучит нежно, мелодично растягивая слог за слогом, – В то время шла война. Джеюну пришлось уехать, выбора не было, ничего не поделаешь.

Она на пару секунд затихла, бесшумно вдыхая аромат фруктового чая. Глаза у Мигён загорелись, девушка с неподдельным интересом взглянула на соседку, не смея её прерывать.

– Я очень не хотела его отпускать, правда. Уговаривала как могла, мы даже поссорились в день его отъезда. Он сел на свой поезд, махнул мне рукой на прощание и уехал так, словно был уверен в том, что вернётся оттуда живым. Ты слышала о гражданской войне в конце шестидесятых?

– Это та, которая произошла между Северной и Южной Кореей? Конечно!

1968 год, 25 марта. Сеул.

Нарастал гул многотонного состава, глухо слышен пористый отголосок железных рельсов. Локомотив тяжело задышал, запыхтел поддувалом, выбрасывая густой и жирный, смолистый дым. Снопы ядовитого огня коротко вырывались, искрились под колёсами и неумолимо удалялись в даль. Хвост поезда несся рядом, обдувясь теплым ветром летних дней в столице. Всё, что происходило с Сувон казалось неприятным, но чутко реалистичным сном; взять к наглядности – рыжие подсветки ночных фонарей, отражением лёгших на окнах вагона, кислотная вонь дорожной сырости и шпал, густой дым, заполняющий практически весь ближайший километр. Что она здесь делает поздней ночью она прекрасно знала, однако вбиваться в подробности смысла не было.