Сидя на кровати, держу в руках осколки,
И самое обидное, что некому понять,
Как мне сейчас хуево, как плохо мне живётся,
Да впрочем и не надо об этом вам узнать.
И что же за осколки?
Я, впринципе, не знаю,
Но всё же так их больно,
В своих руках держать,
Все те слова, что мамой в ходе ссоры сказаны,
И впринципе несвязанны,
Не могут замолчать.
И так же было здорово,
Когда ребёнком маленьким
Я бегала по садику,
Сидела и ждала,
Чтоб мама идя с магазина
С обеда забрала...
И как же щас обидно от мамы слышать ссоры,
Когда все разговоры летят мимо ушей,
Да, в маминой душе, полностью занятой мужчиной,
Нет больше места для детей.
Она кричит,
С причиной, без причины,
Вообще не может замолчать,
Душою, занятой мужчиной,
Она не хочет понимать.
И как-то странно, вроде...
Мама...
А вроде женщина чужая,
Уже не помнит, как рожала,
И как же имя мне давала...
Кричит: "Ты меня заебала."
И бежит в объятья мужа,
А он не папа мне и вовсе,
Подговаривает маму, чтобы бросила меня...
Сам же он мужчина пьющий,
Проще же сказать — Алкаш.
Маму он вообще не любит,
С ней он хочет без детей.
Маму он всегда уводит,
Не даёт её семье.
А семья у мамы впрочем,
Уже давно не для детей.
Грустно мне, когда другие
С мамой дружат каждый день,
Ведь меня мама не любит,
Постепенно меня губит
И мне плохо каждый день.
Знаю я, что в один день,
Когда я не выдержу,
В руки осколки соберу,
Мама всё же будет плакать,
Потому что я умру.
