Мятные конфеты / Боевые шрамы

Часть 22

1 декабря, 1998

Джинни возвращается с двумя пинтами огневиски, и если это не объясняет, что она чувствует по этому поводу, то ничего не объяснит.

Они не завтракали, поэтому он быстро действует на них, и рассказывать правду становится гораздо проще.

Гермиона обнаруживает, что слова просто льются из неё, словно чернила из разбитой чернильницы.

— Это...трудно объяснить. Это как — ты знаешь, что такое льющаяся техника? Это маггловская вещь, она странная. Абстрактная. Ты берёшь краску и просто разбрызгиваешь её по холсту. И всё в пятнах. Просто позволяешь ей попасть туда, куда она попадает. И это жестоко и грязно, и у этого нет никаких правил или моделей, ничего запланированного. Яркие, грязные цвета разбрасываются повсюду. Некоторые думают, что это просто катастрофа на бумаге. Что это акт создания искусства путём разрушения искусства. Другие это обожают. Но это — ты просто не можешь отменить это. Знаешь, ты не можешь ничего стереть после того, как оно оказывается там. Не можешь даже попробовать прицелиться или заставить это выглядеть определённым образом. Это просто столкновение — столкновение краски и холста, которое каким-то образом что-то порождает. И это...это и произошло с Малфоем. Драко. Мы просто как бы столкнулись друг с другом — испачкали друг друга своими проблемами и просто кровоточили вместе. Но мне...мне нравится, как это выглядит? Наверное? Я не знаю, Джин. Я не знаю. Я вообще не знаю. Я не знаю, ошибаюсь я, или понимаю что-то неправильно, или причиняю людям боль, но я не чувствую себя нормальной, когда я не с ним. Это началось на озере. Я то и дело случайно встречала его там, или это даже не было случайно, я не знаю, но я то и дело встречала его там, и он просто такой мудак. Всё время. Ему плевать. Он говорит что хочет, не проглатывает это, не видоизменяет и не удерживает внутри. И я знаю, я знаю, кто он, и что он сделал, и кем он был раньше. Я помню, как он называл меня. Я помню всё это. Но потом он просто — он сидит там и говорит мне, что не мог смотреть, как я кричу, как в тот раз. И он постоянно что-то пишет в этой ярко-фиолетовой тетради и просто кажется настолько лишним. Как я. Точно как я. Мы — мы так похожи. И я провела столько времени, думая, что это должен быть Рон. Росла, думая об этом. Ждала, когда почувствую это. Когда это проснётся внутри меня. Но это неправильно. Это так, так неправильно, и когда Рон поцеловал меня, я оцепенела. Я ничего не почувствовала. А потом — потом чёртов Малфой целует меня, и это просто уничтожает все те надежды, которые я записывала в своём дневнике, когда мне было тринадцать, и мне приходится просто сидеть и пытаться понять это. Понять, как могло так получиться. Как могло так получиться, что единственный человек, которого я безоговорочно ненавижу — единственный, кому я хочу позволить прикасаться к себе. И мои мысли были такими невозможно громкими, запертые в моей голове, я ругалась и спорила с собой и постоянно переходила с одной стороны на другую. Потому что я не могла просто рассказать тебе, как я могла бы, если бы это был кто-то другой. Я не могла сидеть с тобой, Луной и Парвати и обсуждать то, что я чувствовала и где он меня трогал, потому что это чёртов Малфой, и мне нельзя так относиться к нему — и...и потому что каждый раз, когда кто-то видит, как он касается меня, этот кто-то решает, что он хочет убить меня. Это чёртово предубеждение. И оно слишком сильное. Слишком свежее. Поэтому я позволила вам поверить, что это был Захария, потому что это, как минимум, было безопасным вариантом, но это ранило его. Чёрт, это ранило его. И это ранило меня, и я так хотела рассказать вам правду. Так хотела, чтобы вы все знали. Но как я могла? Как я могла? Зная, что вы подумаете? Зная, что кто-то из вас может сделать? Что Рон может сделать? Поэтому я соврала. Я соврала. Я чувствовала, что должна это сделать. Я врала месяцами. Но потом — прошлой ночью, я...мы...это зашло слишком далеко. Это зашло слишком далеко, и я больше не могу врать тебе об этом. Мой первый раз должен был быть с Роном. Все говорили мне об этом. Я говорила себе об этом. Но нет — нет, мой первый раз — мой, я, чёртова гриффиндорская принцесса, или как они там называют меня в Пророке — была с Малфоем. С Пожирателем Смерти. С отверженным военным преступником. С чёртовым опальным слизеринским принцем. Это было с ним, на больничной койке, и я хотела этого. Это было не зря. В глубине души я знаю, что это было не зря. И я должна была рассказать тебе об этом, потому что это было до смешного правильно. Он и я — краски, разбрызганные повсюду, и мы всё пачкаем, и, может, мы вообще не подходим друг другу, но для меня — для меня мы чёртов Джексон Поллок.