Я читала много книг и смотрела много сериалов, где главный герой одержим главной героиней, но та всячески отшивает его и ни в коем случае не отвечает взаимностью. Возможно такие мужчины и в правду больны, и даже немного неадекватны. В моей истории т...
Ревность — остроумнейшая страсть и, тем не менее, всё ещё величайшая глупость.
Фридрих Вильгельм Ницше
К сожалению, это изображение не соответствует нашим правилам. Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите изображение или загрузите другое.
Я сидела на таком родном диване, в доме, в котором родилась и выросла. Сейчас находясь здесь, я понимала, насколько же всё произошедшее кажется сном. А за эти пару суток я пережила многое. От нервов меня начала бить мелкая дрожь, я ощущала холод, сырость, нечто неприятное. Люба накинула на мои плечи плед, которым я любила укрываться в детстве, и принесла воды. Я отказалась от чая.
Хорошо, что Айка уже давно спит наверху в своей комнате. Папа всё ещё нервный, звонит охране, приказывая внимательно охранять дом. Когда мама умерла, он почти не обращал на меня внимания. Но в тот момент, когда он ворвался в сырой подвал в котором меня держали, и развязав меня, обнял крепко-крепко, я поняла, что он меня очень любит. Люба села рядом со мной и обняла.
— Прости меня. Это всё из-за меня. Из-за меня твоя жизнь связалась с Тимуром. Но не волнуйся, адвокаты твоего отца, скоро оформят развод. И больше мы не дадим тебя в обиду.
Я ещё больше вжалась в плед. Всё ещё было зябко.
— Ты больше не считаешь его своим племянником, а Давуда братом? — тихо спросила я.
Странно, что сейчас меня действительно это волнует. Мачеха тяжело вздохнула. Ей было сложно ответить.
— Я разочарована в них. — единственное, что она смогла произнести.
Я больше не могла сидеть от усталости. Столько часов без сна. Я ушла в свою родную комнату и тут же уснула. Проспала до обеда. Я чувствовала себя разбитой и жалкой, не могла найти в себе силы собраться и выйти из спальни. Но меня уговорили спуститься и пообедать. За столом я сидела в пижаме, чего мне никогда раньше не позволяли. Айка словно понимала, что что-то случилось, видела моё состояние, и поэтому молчала, не доставала меня.
