Незримые обстоятельства

Глава 7. Узник Золлинга

Секея, Элахия, 5 лет до начала событий.

Имре Гильбер прекрасно помнил тот день. Тот старый район на севере Секеи у реки Эмли, где жила и скорее всего до сих пор живёт его семья, к которой он так и не решался зайти. Порой Имре хотелось закрыть глаза и вспомнить тот запах жареного миндаля баккарийских кварталов, имбирного эля, что проливался из кружек уставших рабочих с литейных заводов, и всё это смешивалось с непереносимой вонью отходов с закусочных и мясных прилавков. Как бы Имре порой и не пытался себя обмануть, но он ненавидел свой квартал и изо всех сил старался спрятать воспоминания о нём в самых далёких уголках своей памяти.

Он был старшим в семье и единственным, кто помнил своего отца. Иногда ему казалось почти невозможным то, что его отец был композитором, которого знали многие в Элахии. Спустя годы в голове это укладывалось всё хуже и хуже и вот уже совсем не вязалось с жизнью на его улице. Как давно улица стала такой? Как давно на ней появилось столько грязи, что постепенно перешла с тёмных улиц в души их обитателей.

Ущербность и бедность не давала ему покоя. Но всем будто бы было всё равно. Где-то в глубине души Имре завидовал тем, кто может так легко это принять и не терзаться муками, чувствуя связанные бездействием руки. Имре смотрел на других мальчиков, что никогда не знали вкуса марципановых конфет и запаха лилий, что отец приносил со своих выступлений пока не погиб от туберкулёза. Быть может, им живётся гораздо легче, ведь они просто не знают, как это, жить по-другому.

Тем воскресным днём ранней элахийской весны Имре стоял у двери комнаты, до последнего не желая вмешиваться в происходящее. Ему уже было довольно всё равно, слушать перебранки матери с отчимом приходилось почти каждую среду и воскресенье, когда они оба оказывались лицом к лицу и находили утешение своей скучной жизни в дешёвом эле и поиском поводов для взаимных упрёков. На воскресной службе супруги Чарнеску никогда не появлялись, чем вызывали огромное негодование соседей. Под утро следующих за выходными дней детям нередко приходилось наблюдать, как они замазывали друг другу синяки плотным дурно-пахнущим кремом, высказывая скудные извинения.

Крики продолжались, Имре закурил и вошёл внутрь, облокотившись на косяк двери.

Отчим обернулся.

— Тебе что надо? — нехотя произнёс Ярмин. — Пошёл бы ты отсюда, не до тебя сейчас.

— Орать хватит, — со злостью проговорил Имре, — Можно заткнуться хотя бы в мой единственный выходной?