По осколкам твоего сердца

53.О любви

Кладбище находилось за чертой города, к западу от реки, на обширной лесистой территории. Я никогда не была на нем, ведь Диму и его семью «похоронили» в другом месте. А вот Дима, похоже, нередко бывал здесь. Уверенно шел по аллее, затем свернул на узкую дорожку. Я шагала следом за ним, чувствуя холод, хотя погода стояла теплая. На кладбищах мне всегда было холодно и тоскливо. Вспоминался папа, его добрые глаза, теплые руки, широкая улыбка… А потом вместе с папой начал вспоминаться и Дима.

Едва только вспомнив о тех жутких годах, когда я считала Диму мертвой, я похолодела еще больше. То, что он жив, чудо. Мое персональное чудо. Второй шанс на счастье. И я должна сделать все, чтобы его спасти. Спасу его – спасу и себя.

Мы шли минут десять или пятнадцать, и каждый молчал о своем. Солнце золотило памятники и оградки, шелестели кроны деревьев, что росли за забором, пели песни птицы, и все казалось спокойным и будто нарисованным. Дима повернул еще раз и остановился у оградки, за которой высился простой черный памятник. Чуть помедлив, он вошел внутрь, а я шагнула следом за ним, мысленно здороваясь с той, к которой мы пришли. К его матери.

Ее звали Барсова Снежана Аркадьевна, и ей было чуть больше тридцати, когда ее не стало. Она широко улыбалась нам с памятника – эффектная блондинка с озорным взглядом, как у Мэрилин Монро. На нее наверняка засматривались мужчины. И Сперанский в свое время не стал исключением.

- Твоя мама была красивой, - тихо сказала я.

- Это старое фото, - не поворачиваясь, ответил Дима. Его голос был глухим. – Его сделали лет за пять до смерти. Потом она редко фотографировалась. Говорила, что ненавидит себя. Даже на фото смотреть не хочет. Хотя когда к нам домой приходили мужики, все менялось. Она постоянно с ними флиртовала. Я убегал из дома, чтобы этого не видеть. Противно было.

Я тяжело вздохнула и в знак поддержки положила руку на его плечо – каменное и нагретое на солнце. Дима впервые рассказывал мне о маме. И, слушая его, я хотела реветь. Но сдерживалась.

- Она могла пить неделями, могла пить целый месяц, - продолжал он, не сводя взгляд с неподвижного лица матери. – А потом приходила в себя. Запиралась в своей комнате и плакала. Иногда просто лежала на кровати, смотрела в одну точку и даже забывала поесть.

Я вздрогнула. Моя мама вела себя так же после смерти папы – лежала целыми днями на диване и ни на что не реагировала, даже когда я тормошила ее и звала, при этом стараясь быть веселой и милой, потому что боялась обидеть. Но она не пила… Не представляю, как тяжело было Диме.