Но к этому времени редко кто остается на улице. Страх перед солнцем гарантирует, что еще до сирены все улицы опустеют и ставни закроются.
Я вставляю ключ в замочную скважину и неожиданно чувствую: что-то не так. Запах? Не могу понять. Внимательно рассматриваю дорожку перед домом и улицу, но не вижу ничего, кроме нескольких торопящихся домой экипажей. Принюхиваюсь и пытаюсь понять, не показалось ли мне.
Кто-то был здесь. Буквально перед моим приходом.
Я живу один. Я никогда никого сюда не приглашал. Кроме меня, никто никогда не стоял перед этой дверью. До сегодняшней ночи.
Я осторожно обхожу дом, проверяя, все ли в порядке. На вид ничего не изменилось. Деньги, оставленные мне отцом и постепенно тающие, нетронутыми лежат в тайнике под полом.
Я закрываю дверь и вслушиваюсь в темноту. Здесь никого нет. Кто бы ни стоял на пороге, внутрь он не заходил. Только теперь я позволяю себе зажечь свечи, и мир становится цветным.
Это мое любимое время суток. Я чувствую себя как узник, делающий первые шаги на свободе, или как ныряльщик, поднявшийся из глубин легендарного моря и жадно глотающий воздух. Это время, когда после бесконечных черно-серых часов ночи я наконец снова вижу цвета. Они проявляются в свете дрожащего пламени свечи, и комната будто наполняется лужицами растаявшей радуги.
Я ставлю ужин в микроволновку. Мне приходится включать ее двадцать раз, потому что таймер рассчитан только на пятнадцать секунд. Я предпочитаю есть горячее, слегка подгоревшее, а не дряблую тепловатую массу, которой нас кормят в школе. Я снимаю клыки, убираю их в карман и вонзаю зубы в бургер, наслаждаясь ощущением тепла и хрустом поджаренной корочки. Закрываю глаза от удовольствия.
Мне тут же становится стыдно, я чувствую себя грязным.
После душа (душ - это когда ты натираешься дезинфицирующим средством для рук и поливаешь себя водой, чтобы избавиться от запаха) я ложусь на диван, подложив под голову несколько сложенных свитеров. Горит, отбрасывая на потолок пляшущие тени, только одна свеча. Надо мной висят зажимы для сна, они висят тут уже много лет, чтобы если кто-то зайдет, у него не возникло никаких подозрений. Тихо говорит радио.
- Экспертные оценки количества геперов колеблются от трех до пяти, - говорит аналитик. - Но поскольку Директор об этом умолчал, наверняка мы не знаем.
Программа продолжается, звонят слушатели, в том числе брюзгливая дама, которая сообщает, что вся история с лотереей ничего не стоит: победителем окажется тот, у кого есть деньги и друзья в высоких сферах. Ее звонок неожиданно обрывается. Другие зрители высказывают соображения о количестве геперов. Все сходятся в одном: раз Директор, сообщение которого повторяют несколько раз, использовал множественное число, их будет как минимум два.
После еще нескольких звонков я встаю и выключаю радио. В тишине слышен только тихий стук дождя в ставни.
Иногда отец брал меня на прогулки днем. Кроме походов в бассейн, я терпеть не мог находиться на улице. Даже в лунных очках свет был слишком ярким. Солнце смотрело с неба, будто немигающий глаз, заливая мир светом как кислотой, превращая город в бесконечную фотовспышку. Ничто не двигалось на улицах.
Отец водил меня на пустые стадионы и в безлюдные торговые центры. Никто ничего не запирал: солнце - лучшая охранная система. В нашем распоряжении был весь Сердцевинный парк, чтобы пускать там воздушных змеев, или общественный бассейн, чтобы купаться. Отец говорил, что умение противостоять солнцу - это наша сила, что-то вроде сверхспособности. Мы способны выдержать то, что убивает их. Но для меня это было отличие, а не сила. Я хотел быть таким же, как все, прятаться в уютном коконе темноты. Темнота меня успокаивала.
