"Дворянское гнездо" И.С. Тургенев

XVII

На другое утро, после описанного нами дня, часу в десятом, Лаврецкий всходил на крыльцо калитинского дома. Ему навстречу вышла Лиза в шляпке и в перчатках.

- Куда вы? - спросил он ее.

- К обедни. Сегодня воскресенье.

- А разве вы ходите к обедне?

Лиза молча, с изумлением посмотрела на него.

- Извините, пожалуйста, - проговорил Лаврецкий, - я... я не то хотел сказать, я пришел проститься с вами, я через час еду в деревню.

- Ведь это отсюда недалеко? - спросила Лиза.

- Верст двадцать пять.

На пороге двери появилась Леночка в сопровождении горничной.

- Смотрите, не забывайте нас, - промолвила Лиза и спустилась с крыльца.

- И вы не забывайте меня. Да послушайте, - прибавил он, - вы идете в церковь: помолитесь кстати и за меня.

Лиза остановилась и обернулась к нему.

- Извольте, - сказала она, прямо глядя ему в лицо, - я помолюсь и за вас. Пойдем, Леночка.

В гостиной Лаврецкий застал Марью Дмитриевну одну. От нее пахло одеколоном и мятой. У ней, по ее словам, болела голова, и ночь она провела беспокойно. Она приняла его с обычною своею томной любезностью и понемногу разговорилась.

- Не правда ли, - спросила она его, - какой Владимир Николаич приятный молодой человек!

- Какой это Владимир Николаич?

- Да Паншин, вот что вчера здесь был. Вы ему ужасно понравились; я вам скажу по секрету, mon cher cousin(17), он просто без ума от моей Лизы. Что ж? Он хорошей фамилии, служит прекрасно, умен, ну, камер-юнкер, и если на то будет воля божия... я, с своей стороны, как мать, очень буду рада. Ответственность, конечно, большая; конечно, от родителей зависит счастие детей, да ведь и то сказать: до сих пор худо ли, хорошо ли, а ведь всё я, везде я одна, как есть: и воспитала-то детей, и учила их, всё я... я вот и теперь мамзель от госпожи Болюс выписала...

Марья Дмитриевна пустилась в описание своих забот, стараний, своих материнских чувств. Лаврецкий слушал ее молча и вертел в руках шляпу. Его холодный, тяжелый взгляд смутил разболтавшуюся; барыню.

- А Лиза как вам нравится? - спросила она.

- Лизавета Михайловна прекраснейшая девица, - возразил Лаврецкий, встал, откланялся и зашел к Марфе Тимофеевне. Марья Дмитриевна с неудовольствием посмотрела ему вслед и подумала: «Экой тюлень, мужик! Ну, теперь я понимаю, почему его жена не могла остаться ему верной».