Я лежу при свете ночной лампы. Стараюсь фактически не дышать. Чтобы не истрачивать кислород. Человечеству он еще пригодится.
Мои глаза не смотрят на освещенный медовым светом потолок. Они смотрят дальше. Сквозь него. В глубину, скрытую за белой краской, укрывающую холодный камень. В этой глубине цветные картинки разбиваются друг о друга. Подростковые нежные черты лица растягиваются, сменяются более взрослыми. Искривленными. Смазанными от левой брови до самых губ. Искаженные уродским выпирающим очертанием. Я снова вижу его сквозь зеркальце заднего вида. Только на этот раз он видит меня, смотрит на меня раз за разом. Так грустно и отстраненно. Немного враждебно. Наверное, Гарри не нравится, когда люди так пристально разглядывают его лицо. Наверное, это заставляет его чувствовать себя ничтожным? Заставляет его забывать, что в другом альтернативном раскладе он мог бы быть просто мертв.
Я думаю, думаю, думаю, думаю о том, что теперь? Как теперь? И спустя несколько часов утомительных размышлений я понимаю, как же глупо было просто уйти. С другой стороны, объясниться с Гарри тоже кажется чем-то невозможным. Неверным. Даже факт того, что он жив, и то, что я собственными глазами видел его сегодня, кажется мне нереальным. Всё ещё.
Ждать, пока он, наконец, посмотрится в зеркало – сразу нет. Бессмысленно. Он не сделал этого ни разу за все четыре года. И не сделает. Но я могу убедить его сделать это, верно? Постепенно. Осторожно. Убедить его.
Внутри скребет какое-то неадекватное чувство. Реакция немного заторможена. Не имеет никакого логического объяснения. Разве что я все еще не до конца осознаю реальность происходящего. А мое тело пребывает в каком-то природном тонусе «по умолчанию». Не позволяет мне поддаться эмоциям, до тех самых пор, пока сам не буду к ним готов. А я еще не готов к ним.
Я снова поднимаю руку и подношу ее к лицу так, чтобы в шестьдесят седьмой раз за сегодня перечитать содержание листовки, которую прихватил на выходе из пансионата. Весь её смысл упирается в одну простую истину: им требуются волонтеры, без опыта, готовые посвятить ближайший семестр программе помощи больным людям. И эта листовка, буквально упавшая мне прямо в ноги, уже третий час шепчет мне на ухо правильный ответ.
Все, что мне нужно, это уладить вопросы с учебой в Лондоне, а затем подать заполненное заявление в кадровый отдел. Я знаю, что абсолютно точно собираюсь сделать это.***
На вопрос своей матери о том, как прошла моя поездка, я отвечаю неразборчиво, потому что говорить еще нечего. Хотя, возможно, она все понимает, когда я рассказываю ей, что собираюсь участвовать в программе помощи лечебному учреждению для людей с ограниченными возможностями. Но ничего не говорит. Только то, что я уже взрослый мальчик и это мое взрослое решение. Она знает, что за этим решением грядут перемены. Еще большие, чем уже произошли.
Чуть дольше недели решается вопрос о моем одногодичном перерыве в университете. А затем мне приходится пройти моральную подготовку к тому, что я собираюсь жить совсем в другой стране, на другом материке, вдали от семьи и друзей, всех людей, которых я знал. Точнее мне приходится провести эту моральную подготовку для моей мамы. Я же прохожу её опосредованно.
По волонтерской программе, на которую я записался, мне предоставляется жилье в одном из оборудованных для сотрудников корпусов, питание и один выходной в неделю. Обязанности у меня будут совершенно разные. В основном работа, основанная на физическом труде. Кто-то должен следить за чистотой в палатах, настраивать оборудование, оказывать несложную помощь больным по их просьбе или указанию их лечащего врача. В начале весны большая часть моей работы будет направлена на благоустройство территории пансионата. Но все это меня не волнует. Первое, что мне необходимо узнать, где именно находится палата Гарри, как проходит его лечение, и где я смогу снова его увидеть. Это я и пытаюсь разведать по приезду.
Девушка, которая встретила меня во время моего первого визита, узнает меня сразу же. И мы знакомимся. Её зовут Кэрол и ей двадцать пять, в пансионате она проходит обязательную практику. Именно от нее я и узнаю всю информацию, что требуется мне для начала. Уверен, что она далеко не из болтливых, но, очевидно, догадывается о том, почему я здесь. И лишь спрашивает, чтобы удостовериться:
- Это из-за Гарри?
Итак, мне удается узнать, что комната Гарри на первом этаже главного корпуса. А на втором этаже проходит его терапия, на которой он уже почти год пытается заставить себя хоть немного ходить. Подробностей его диагноза Кэрол не знает, подобной информацией располагает его лечащий врач. А она работает под руководством совсем другого. В летнее время вплоть до середины октября Гарри навещали его кузен и родная тетя, которая и оплачивает его лечение, являясь его опекуном. Зимой и в начале весны женщина оказалась занята сезонной работой, и прямо сейчас находится за пределами страны, а его кузен учится в Европе, так что тоже появляется здесь далеко не часто. И да, как я и начал предполагать, у него остаточная психологическая травма, частично вылившаяся в паническую боязнь зеркал.
Наконец, момент нашей встречи наступает. Когда я немного нетерпеливо стучу в дверь комнаты, быстро открываю и проношу внутрь ведро и швабру. На самом деле мои руки уже изнывают от усталости в первый же день, потому что мне пришлось перемыть пол на всем этаже этого крыла. Но ради того, чтобы попасть в эту заветную комнату, я был готов даже перестелить здесь паркет. Меня приветствует неразборчивый и удивленный голос Гарри, который пытается понять, что происходит.
В его комнате темно и немного душно. Шторы на окне задернуты. А единственным источником звука служит телевизор на стене, который замолкает, как только Гарри целится в него пультом.
- Привет! - бросаю, изо всех сил стараясь звучать непосредственно. Желая скосить под шумного дурачка от волнения. Защитная реакция моего мозга. - Заказывали менеджера по клинингу на дом? Вот он я!
Первые несколько мгновений кудрявый тупо пялится на меня. Затем же быстро опускает лицо и проводит рукой по волосам, скидывая челку вперед на глаза.
- Ты новенький? - Я киваю. - Кэрол не сказала тебе, что в моей комнате обычно убираются по воскресеньям?
Конечно же.
- Что? Разве? Наверное, я не запомнил, извини, - говорю как можно быстрее. Моя речь звучит скомкано. - Я быстро, честное слово...
- Кхм-кхм, - деликатно покашливает парень. - Я не люблю, когда кто-то находится в моей комнате, - признается, рассчитывая, что мне хватит ума и такта проникнуться его просьбой и покинуть комнату. Мне же хватает ума этого не сделать.
Прикусываю нижнюю губу, продолжая разворачивать свою деятельность по помывке пола.
- Давай ты просто представишь, что меня здесь нет!
Сам же я быстро размазываю влагу по паркету. Раз за разом макая швабру в ведро и выжимая в специальном отсеке.
- Почему в твоей комнате так темно? Уже обеденное время, - интересуюсь, отставляя швабру, и прохожу к окну, желая отодвинуть жалюзи в сторону.
Краем глаза замечая, как активно принимается жестикулировать Гарри, пытаясь остановить меня:
- Не надо! Не трогай! - но пластиковые полосы одна за другой отъезжают в сторону с характерным скрипом.
Лучи полуденного солнца, не стесняясь, врываются внутрь. Впиваясь светом во все, что встречают на своем пути. Отбрасывают густые тени в разные стороны. Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на объект своего потенциального внимания. И нахожу на его лице лишь шокированное возмущение.
- Уходи! – командует.
Гарри трясется, словно дикий зверь. Непривычно жмурится от яркого света. И ерзает на покрывале, недовольный тем, что я ворвался в его обитель. Но я игнорирую его до самого конца. Чувствуя на себе недовольный полный негодования взгляд. И удаляюсь, поспешно прощаясь. А мои губы растягиваются в улыбку. Эмоциональное начало - лучший старт.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Зеркала
RomantizmSoulmate AU, в которой пары могут видеть друг друга в отражении зеркал. Луи 4 года думает, что Гарри мертв, пока не решается разыскать его надгробие. А лицо Гарри искажено шрамом после аварии, поэтому он 4 года избегает зеркал.