«6 дней»

Глава 5. Пятница, 13-ое

– Просыпайся, – казалось, маньяк никуда не исчез и снова издевался над ними.
Кетрин дернула руками и ногами одновременно, стараясь освободить тело, прикованное к столу, но это было бесполезным занятием. Ощущая холод металла, его тупые края, исполосовывающие кожу при каждом соприкосновении, девушка открыла глаза – и её ослепил свет хирургической лампы. В груди неприятно щемило, отчего было трудно дышать
– Где я?
– В одной из комнат, – закрепленный динамик искажал голос говорящего, не позволяя уловить ни одного звука настоящего. Маска внимательно присмотрелась к лицу девушки. – Поверни голову влево.
С трудом ворочая затекшей шеей, Гилберт увидела перед собой плачущую сестру, на ладони которой было два шприца, и Деймона, у которого в руках были две ампулы. Парень безразлично смотрел перед собой, но, как только его взгляд устремился к девушке, он закусил губу и прошептал «Держись».
– Где Стефан? – спросила Кетрин.
– Вон там, – и убийца указал на стул.
Прямо перед столом сидел Сальваторе. Парень пришел в себя – ему больше не вводили дозы наркотиков, заменив их обезболивающим. Келли крайне тяжело было привести парня в более-менее нормальное состояние, и это удалось лишь на несколько часов. Стефан действительно сошел с ума, худшие опасения подтвердились – если бы он не был больным, то ряд препаратов просто не подействовал бы на него. Но не сейчас, когда сознание способно к полету за пределы разума...
– Стефан... – прошептала Гилберт, максимально отрывая спину от стола и всматриваясь в своего парня. – Мне так жаль...
– Жаль, что увидит это все? – усмехнулся маньяк. – Знаешь, я накачал его столькими препаратами... Чтобы ломки не было, чтобы сумасшествие отступило, чтобы температура упала, все же мне удалось заразить кровь Сальваторе... Но теперь он вполне адекватен. Правда, я ввел еще один препарат – и язык твоего бойфренда не шевелится. Мычать – вот его максимум.
– Как ты убьешь меня? – спросила Кетрин, вспоминая слова молитвы, надеясь только на небеса.
– Сначала я хотел один сценарий, но твоя угроза убить меня пилочкой для ногтей, признаюсь, перебила всю охоту. Я даже готов отойти от плана убивать вас вашими же страстями. В общем, вот! – и на маленький столик у изголовья Гилберт высыпались разные пилочки – обычный аксессуар дамских косметичек.
– Правда? – удивилась Кетрин. – Нет, ты шутишь...
– Будет много боли, крови и... Криков. Ты будешь умолять прекратить все это, – маньяк отошел от стола с пленницей и нажал что-то на пульте, прикрепленном к стене. – Вы слышите меня, детки в клетке?
– Да, – ответили вяло Деймон и Елена.
– В общем, дорогие мои, смотрите и участвуйте. Я сделаю разрез вот здесь, – убийца задрал майку Гилберт до груди, обнажая живот и, отступив от пупка пару сантиметров вверх, провел воображаемую линию пальцами.
Дрожь, крупная дрожь рассыпалась по упругой коже, заставляя покрыться пупырышками от холода. Сжимая пальцами свои оковы, Кетрин просто плакала, понимая, что это конец. Конец ее никчемной жизни.
– Перед разрезом, Елена, ты выберешь анестетик. Один действует полчаса, другой – дольше. То есть, умрет Кэт от болевого шока при разрезе или нет – это решать тебе. Ну, и мне, – под маской из плотного пластика лицо улыбалось. – Шприцы на вид абсолютно одинаковые.
– А ампулы? – хриплым голосом спросил Деймон, понимая, что больше не похож на себя. Это не он говорит.
– В них два вещества. Это введешь ты, взяв шприц у Елены, но только в конце шоу, когда Кетрин будет молить о пощаде. Так вот, одно из веществ убьет ее мгновенно, другое – причинит еще больше боли. Какое именно – решать тебе.
Грязно выругавшись, Сальваторе-старший посмотрел на брата.
Бледный, с руками перебинтованными грязными лоскутами, он сидел и смотрел на возлюбленную, пытаясь сказать, закричать, но ничего не получалось. Слезы текли из его глаз, капали на джинсы, и, казалось, в этой страшной комнате пыток не было человека несчастнее. Даже Кетрин находила в своей смерти некое облегчение. Неужели сознание вернулось к Стефану сейчас, чтобы позволить понять это? Видеть, как убивают его любовь, ничего не сделать. Ничего и никогда?
Но у парня не было выбора.
– Елена, милая, твой выход, – сказал убийца. – Келли, приведи ее.
– Метнешься к столу или выкинешь трюк – и я пристрелю твоего Деймона, – объяснила помощница.
Она старалась ни о чем не думать до этой секунды – ни о смертях, ни о сестре. Она хотела к морю, хотела к маме. Куда угодно, но лишь бы подальше от этих стен боли, Елена мечтала сама умереть, чтобы не чувствовать больше. Головные боли стали нормой, страх смерти больше не был доминирующим. Куда страшнее было бы вот так идти по психбольнице и наткнуться на труп Тайлера или Кэролайн.
Но сейчас реальность не просто обдала Елену холодным воздухом воображаемой операционной, куда ее направила Келли из-за «стекла», не из-за сырости и всхлипываний Кет; перед девушкой лежала она сама, все сто процентов ее. Сестра, какой бы не была по характеру, – родная кровь Гилберт, вместе всегда и везде. Теперь же в руках Елены были шприцы, волшебные растворы, облегчающие боль.
Девушка надеялась, что сойдет с ума, если увидит смерть сестры, боялась, что этого будет недостаточно и она не свихнется, и всю жизнь, если вдруг спасется, Кэт будет с ней во снах. Гилберт мечтала плакать так, чтобы слезы застилали глаза, но они лишь беспомощно скатывались по щекам.
– Я люблю тебя, – вдруг прошептала Кетрин бледными губами.
Резко всхлипнув, Елена зарыдала в голос и упала на пол, прижимаясь к кафельному полу. Нет, нет, нет, она не может, не хочет видеть этой боли, никогда...
– Делай свое дело, иначе я начну без анестезии, – сказал маньяк, брезгливо поднимая с пола пленницу.
– Убей меня тоже, – попросила Гилберт-младшая.
– Твое время еще не пришло, дорогая, – сказал убийца. – Что выбрала? – он указал на шприцы в руках Елены.
– Этот, – чуть помедлив, Гилберт протянула левую руку незнакомцу. – Пусть будет от сердца...
– О, это так мило! – всплеснул руками мужчина. – Келли, засунь ее обратно в стеклянную комнату. Следи, чтобы они наслаждались шоу и не отворачивались.
– М... – это все, что мог выкрикнуть Стефан, не чувствуя ни языка, ни голосовых связок внутри.
Он молил прекратить, он хотел сейчас быть сумасшедшим и видеть в углах комнаты Кэр, пьющую кровь, но не убийство его прекрасной возлюбленной.
Самой спокойной была Кетрин.
Глядя на лампы операционной, девушка молилась впервые в жизни. Она просила спасти сестру и братьев Сальваторе...
Чувство неприятного прокола, холод под кожей – и пять мину тишины, а потом – ничего.
Подняв голову над операционным столом, Кетрин заметила широкую рану на животе. Кровь лилась отовсюду, и искусные руки маньяка зажимами блокировали сосуды, а Келли промокала рану салфетками. Слабость и тошнота подкатили к горлу девушки, и ей хотелось напиться и не слышать попыток Стефана кричать, как и не видеть Елену, что-то говорящую через бронированное стекло.
– Если вдруг почувствуешь боль, – мужчина взял со столика пилочку подлиннее, – не стесняйся – кричи!
– Если... – сказала Кетрин и положила голову на металлическую поверхность.
А потом сразу много.... Много боли, много кипящей крови в венах, вездесущего жара, надрывности собственного голоса...
Полчаса, отведенные анальгетиком, прошли, и теперь Кетрин, проклиная маньяка, умирала от его рук на столе, не видя того, что с ней творят.
Была только она и ее боль. Точнее, агония... Гилберт сгорала в собственной боли, она тонула в ней, в своем крике, в своей ненависти к этому человеку.
Деймон лишь бегло глянул на свои руки с ампулами, мечтая не разбить их из-за приступа нервной тряски. Пальцы не слушались совершенно, и парню приходилось смотреть, как маньяк одну за другой достает из раны петли кишечника, режет их тупой пилочкой... Но вот инструмент ломается – и убийца отшвыривает его в сторону, а потом, руками по локоть в крови, берет у изголовья кричащей Кетрин новую пилочку.
Сколько внутренностей уже было на полу – ему не хотелось видеть, но кровавое месиво росло в объеме.
Деймон никогда не видел подобного, и теперь просто хотел оказаться слепым и глухим.
Стефан уже не плакал, а рыдал, пока на его ботинки капала кровь Кетрин, текущая со стола. Он не мог сейчас уйти в себя из-за препаратов, и смотрел на то, как что-то в Гилберт нарезается на кусочки и летит на пол.