Где-то там далеко за Уральской грядой
Возле горной реки среди скал,
Жил с собратьями серыми Волк молодой,
Благородный и хищный оскал.
И в бою он чужих не боялся клыков,
На охоте он рвал удила,
А еще у него, как у многих волков
Молодая Волчица была.
И резвились они по ночам от души,
Было все: и любовь, и еда,
Но не знали они: из таежной глуши
К ним уже приближалась беда.
Тишину раскололи двустволок хлопки,
Тут бы Волку в овражек залечь,
Но он встал в полный рост и оскалил клыки,
И словил в подреберье картечь.
Заметались тела серо-бурых волков,
От свинца не уйти, не сбежать.
А вокруг только грохот и хохот стрелков,
Им на боль и на кровь наплевать.
Силы здесь не равны, значит, время зовет
Волку волчью гордость забыть,
Не жалея когтей рвать на скалы вперед
И подругу с собой уводить.
По овражку - к реке, под свинцовым дождем,
След печатая кровью в снегу,
Уходили в ночи от облавы вдвоем
На скалистом крутом берегу.
А потом - за кровавые пятна флажков,
Наплевав на инстинкты и страх.
Лишь бы веры хватило в сердцах у волков,
Лишь бы силы хватило в ногах.
Видно волчьим богам человеческий Бог
В это утро решил не мешать,
А быть может он даже немного помог
От беды двум волкам убежать.
И когда над тайгой разгорелся восток,
И растаяла серая мгла,
В снег пушистый упал обессилевший Волк,
И Волчица под боком легла.
А потом много дней и холодных ночей
Она рядом с любимым была,
И дыханьем горячим и шкурой своей
Согревая, его берегла.
И шептала ему на своем языке:
"Все наладится, дай только срок".
Ну а Он, уходя в бессознанья пике
Ей не верить, конечно не мог.
Но однажды все той же холодной зимой,
Когда вьюга утихла слегка,
На равнине из волчьей из стаи другой
Повстречала Она вожака.
Был он краше того, с кем жила до сих пор,
Вдвое в холке значительней рост,
Не простреляна грудь и во взгляде напор,
И модельно закрученный хвост.
И забыла Она про дружка своего,
С кем делила и радость, и боль,
И оставила возле скалы одного,
Погружаясь в природную роль.
А любимую Волк ожидал до утра
В волчьей яме холодной своей,
И рубцы на груди освежали ветра,
Унося его в царство теней.
Он зализывал яростно битую грудь
И в бреду говорил сам с собой.
И все чаще казалось: чего уж тянуть,
Лучше в небо уйти на покой.
Окружают его лишь тайга и враги,
И враждебен ему целый мир,
И над телом Его, заужая круги,
Воронье опускалось на пир.
Только Ангел Ему не позволил уснуть
Навсегда под холодной луной,
Продолжая крылами на землю тянуть
Его душу любою ценой.
И Он смерть одолел под февральской пургой,
Лишь добавилось в шерсти седин,
Но с печалью своею и смертной тоской
Он остался один на один.
Он подругу свою не искал, не судил,
Он о ней постарался забыть.
Лишь ночами подальше в тайгу уходил,
В небеса полнолунные выть,
Представлял ее часто на том берегу
С вожаком среди стройных берез.
И горячие слезы Его на снегу
Превращал в бриллианты мороз.
Через много пустых и холодных недель
На тайгу опустилась весна.
И, когда под скалой зазвенела капель,
Вдруг к Нему возвратилась Она:
"Я была не права, без тебя не могу,
Но жестокий в колоде расклад,
Если сможешь - прости, но под сердцем ношу
Я троих вожаковских волчат."
Он стоял перед нею, почти не дыша,
Свое счастье боялся спугнуть.
И под старыми ранами билась душа
Молотком в поседевшую грудь.
Он поверить не мог, Он смотрел Ей в глаза
И от счастья хотелось кричать.
А с востока на лес заходила гроза,
Чтоб под соснами Их обвенчать.
Где-то там далеко за Уральской грядой
Вместе с верной Волчицей своей
Проживает все также Волчара седой
В окруженьи шести сыновей.
Обучает щенков благородству в бою,
И хоть сам Он уже не боец,
Никому не отдаст драгоценность свою
Из семи самых близких сердец.
