Умирающий кит.

...

Здесь стопы бога целуют волны, и серой дымкой скользит туман. И в тишине отсыревших комнат слепые духи воздвигли храм. Качает вывеску южный ветер: кабак ''у Роджера'' – что за чёрт. И от заката и до рассвета нечистой силой заполнен порт.
Плывите мимо, большие бриги, лодчонки утлые, корабли. Поверьте сказке из старой книги – здесь дьявол властвует над людьми.

Бушует ветер, срывая парус, и Марко зол, как дворовый кот. Ну что за судно ему досталось – корыто прачки быстрей плывет. Он видит в грёзах большой корабль, чтоб был и быстр, и свиреп, и тих. Да и матросы – не эти бабы, (других в притонах и не найти). На марс взобравшись, рискуя шеей, и силясь взглядом найти маяк, он обещает подвесить к рее матросов струсивших, как собак.
И по велению злого рока, (а может быть, вопреки ему), он видит остров, где стопы бога ласкают волны, обняв корму.

На пристани весело и шумно, кривые пьяницы пьют вино. И под мерцанием свечки лунной гуляют девушки в домино. Здесь вихрь грудастых портовых девок закружит головы морякам. В притонах истинно только тело, и губы к грубым прильнут рукам. По доскам шастают злые псины, воруя корюшку и кефаль. И разухабистые мужчины дают расслабиться кулакам.
Кабак ''у Роджера'' манит светом и согревающим камельком. Матросы с Марко, устав от ветра, заходят в теплый портовый дом. Внутри уютно, но вот что странно: вся публика, как одна, молчит. На чужеземцев плевать подавно, лишь песня сладостная звучит.
Серена Стивенс – красива, статна, пшеница – косы, глаза – лазурь. На сцене, около фортепьяно, поет про мир, что устал от бурь. И сладок голос ее, и нежен, как будто в уши вливают мёд. И плоть упругая под одеждой колышется, призывает, ждёт. Как будто змеи в руках факира, все смотрят пристально на неё. И кровь вскипает, играет в жилах, и обращает мужчин в зверье.
И Марко ром поглощает жадно: мисс Стивенс смотрит ему в глаза. Ну, что ж – он скроен и сложен ладно, высок, ухватист, да и поджар. Когда последний аккорд стихает, девица манит, зовет любить. И он, команду оставив в баре, им завещает кутить и пить.
Но только Марко оставил место, кабак ''у Роджера'' затрясло. И пробудилась, восстала нечисть, и тьма накрыла своим крылом. Кривые пьяницы – вурдалаки, крик упырей разрывает тишь. Матросы прочь побежали в страхе.
Да как от дьявола убежишь?

Наутро Марко, спокойно спавший, обводит взором свою постель. Но нет Серены. Ну что ж, не страшно – ведь разум помнит сплетенье тел. На пристани – ни души, ни звука, ни псов бродячих, ни старых шлюх. Дома разбиты, раскрыты ставни, разруха всюду, весь остров глух. Кабак без двери, да и без окон, и занавески поела моль.
А на полу, на прогнивших досках – лежат матросы, да всюду кровь.
Исчез корабль, у причала – шлюпка, достаточно, чтоб суметь спастись.
''Ввязались в драку, продули судно! Украли, знать, да ищи-свищи''.

И Марко вскорости отплывает, большие весла в руках держа. ''Напасть какая, ну что за твари, зачем я только их подобрал''.

Всё дальше остров, молочной дымкой его укутывает туман. И он становится тонким, зыбким, как будто сказка, мираж, обман. И только ветер сквозь лиги моря доносит голос, что чист, как лёд – поёт сирена, прибою вторя: ''будь счастлив, Марко, судьба зовет''.
А море пенится и искрится, будто откупоренное вино.
''А всё ж, была хороша девица. А этим пьяницам – поделом''.