Наверное, в любви к абсолютной тишине есть что-то от безумия. Она вызывает дикую привязанность, стоит лишь раз отведать ее безмолвной прелести.
Многие вкусившие ее ищут новые дозы, отправляясь прочь от полного гомона мира в безлюдные места. Огромные леса становятся приютом беглецам, дают кров, а главное - желаемое молчание. Самой большой притягательностью обладают еловые леса - настоящие храмы благостной тишины и воскового блеска хвои, так одуряюще пахнущей, что кружится голова.Еловые леса мертвы. Лишь снаружи они кажутся непроходимыми, живой изгородью, защищающей вход в полное тайн царство природы, но внутри...
Внутри лишь искорёженные ветки да желтая, потерявшая изумрудное сияние хвоя, древесная пыль и тьма, смешанная с чистой до звона в ушах тишиной.
Ни сухая ветка, ни нечаянный вскрик птицы не нарушало ее, где в тот час находилась она - одна из бродяг, мечтающих получить заветную дозу. Ее машина была брошена в нескольких километрах отсюда, близ автозаправки, находившейся трассы, где редко проносился грузовик, выбрасывая синеватые клубы выхлопов, она добралась сюда пешком, забросив на спину рюкзак и схватив мешок с палаткой.Привал давно закончился, но молодая женщина не двигалась, сидя на покрытом мхом булыжнике, ровно дыша и озираясь вокруг. Рядом с ней летали наполненные светом пылинки, опускаясь на ее подкрашенные тушью ресницы, на бледно-голубую радужку глаз. Путница поморщилась, потерев глаза кулаком, после чего вдохнула сладковатый хвойный воздух, и посмотрела на тропинку, неприметно петляющую на покрытой желтовато-зеленым ковром земле. Вела узенькая дорожка в самое сердце леса, где ели становились все реже и реже, где природа ровно дышала, полная света.
Именно там и была мощнейшая тишина, которой так жаждала путешественница.
Под ногами похрустывали сучки, изредка лопался под ногами гриб, растущий на границе елового царства, где земля не была покрыта восковым налетом хвои и могла давать жизнь иным организмам. Женщина смотрела вокруг, удивляясь, насколько красива была природа, нетронутая губительной деятельностью человека, и продолжала бодро шагать вперед, где ярко сияло солнце, выхватывая нефритовые искры хвоинок.
Нести рюкзак, набитый доверху снедью, было крайне нелегко, но она упорно боролась с тяжкой ношей, шагая, вминая хрупкие иголочки в податливую землю. Вперед и вперед, не отвлекаться. Мешаются камешки, чудом попадающие в кроссовки. Она остановливается, морща нос, и приседает на колено, быстрым движением стягивает с ноги ботинок и, вытряхнув на ладонь крохотный камешек, фыркает. Такой маленький, а заноза редкостная.
Неудобно обуваться, не имея под рукой лопатки, но ей кое-как удается впихнуть ногу в теплый кроссовок и, вздохнув, поправить лямку на плече и зашагать дальше.
Вот и опушка.
Ветер скромно прячется по кустам, изредка подавая признаки жизни шелестом трав, чудом прижившихся на пропитанной восковым хвойным налетом почве. Посередине поляны стоит огромный валун, покрытый в некоторых местах лишайником бледно-зеленого, чахлого цвета. Он выглядит стариком, борода которого превратилась в траву, а тело уже давно слилось с землей. Теперь старик не дышит, мирно замерев навеки, обратившись камнем.
На валуне сидит мужчина, повернувшись спиной к солнцу. Его глаза закрыты, а губы, напротив, чуть приоткрыты, словно он вот-вот произнесет что-то, что сломает хрупкую тишину этого мира.
Женщина аккуратно ступает по чуть хрустящей траве, подбираясь ближе к сидящему.
Заслышав ее приближение, он резко открыл глаза.
- Здравствуй, - прошептал он одними губами. - Я долго ждал тебя.