Малыш Гренуй первым делом откупорил баллон с винным спиртом. С большим трудом ему удалось приподнять тяжелый сосуд почти на высоту своего роста, потому что именно так высоко стоял смеситель с насаженной на него стеклянной воронкой, куда он без помощи мензурки влил алкоголь прямо из баллона. Бальдини содрогнулся при виде столь вопиющей беспомощности: мало того что парень перевернул с ног на голову весь парфюмерный миропорядок, начав с растворяющего средства и не имея при этом подлежащего растворению концентрата, — у него и физических сил-то для этого не было! Он дрожал от напряжения, и Бальдини обречённо ждал, что тяжелый баллон вот-вот грохнется и вдребезги разнесет все, что было на столе. Свечи, думал он, господи, только бы не опрокинуть свечи! Произойдет взрыв, он мне сожжет весь дом!... И он уже хотел броситься к столу, чтобы вырвать у сумасшедшего баллон, но тут Гренуй сам поставил его на место, благополучно спустил на пол и снова закупорил. В смесителе колыхалась легкая прозрачная жидкость — ни одна капля не пролилась мимо. Несколько мгновений Гренуй переводил дух с таким довольным лицом, словно самая тяжкая работа осталась позади. И в самом деле, все последующее происходило с такой быстротой, что Бальдини едва успевал замечать последовательность или хотя бы порядок операций, не говоря уж о том, чтобы понимать процесс.
Казалось, Гренуй наобум хватал тот или иной флакон с ароматической эссенцией, выдергивал из него стеклянную пробку, на секунду подносил содержимое к носу, а потом вытряхивал из одной, капал из другой, выплескивал из третьей бутылочки в воронку и так далее. К пипетке, пробирке, ложечке и мешалке — приспособлениям позволяющим парфюмеру овладеть сложным процессом смешивания Гренуй не прикоснулся ни разу. Он словно забавлялся, как ребенок, который хлюпает, шлепает и плескается, возясь с водой, травой и грязью; стряпает ужасное варево, а потом заявляет, что это суп. Да, как ребенок, думал Бальдини, и выглядит прямо как ребенок, несмотря на узловатые руки, рябое, все в шрамах и оспинах, лицо и старческий нос картошкой. Он показался мне старше, чем он есть, а теперь он мне кажется младше; он словно двоится или троится, как те недоступные, непостижимые, капризные маленькие недочеловеки, которые вроде бы невинно думают только о себе, хотят все в мире деспотически подчинить и вполне могут сделать это, если не обуздать их манию величия, не применять к ним строжайших воспитательных мер и не приучать их к дисциплинированному существованию полноценных людей. Такой вот маленький фанатик гнездится в этом молодом человеке; с горящими глазами, он стоит у стола, забыв обо всем вокруг, явно не сознавая, что в мастерской есть что-то еще кроме него и этих флаконов, которые он с проворной неуклюжестью подносит к воронке, чтобы смешать свою идиотскую бурду, а потом категорически утверждать — да еще и верить в это! — что он составил изысканные духи «Амур и Психея». В мерцающем свете свечей Бальдини видел, как цинично и самоуверенно действовал человек у стола, — и содрогался от омерзения! Таких, как этот, подумал он и на какое-то мгновение испытал ту же печаль, и отчаяние, и ярость, что и раньше, в сумерках, когда глядел на пылавший красным заревом город, — таких прежде не бывало; это совершенно новый экземпляр человеческой породы, он мог возникнуть только в эпоху расхлябанного, распущенного безвременья... Но его следует проучить, этого самонадеянного парня! Пусть только он окончит свое смехотворное представление, уж ему достанется на орехи, он выползет отсюда на карачках, ничтожество этакое! Дрянь! Нынче вообще ни с кем нельзя связываться, сколько кишит кругом смехотворной дряни! Бальдини был так занят своим возмущением и отвращением к эпохе безвременья, что не сразу сообразил, почему Гренуй вдруг заткнул все флаконы, вытащил воронку из смесителя, а саму бутыль схватил за горлышко, прикрыл ладонью левой руки и сильно встряхнул. Только когда бутыль несколько раз крутанулась в воздухе, а ее драгоценное содержимое рванулось как лимонад из живота в горло и обратно, Бальдини исторг вопль гнева и ужаса: «Стой! — хрипло застонал он. — Хватит! Немедленно прекрати! Баста! Немедленно поставь бутыль на стол и больше ничего не трогай, понятно? Больше ничего! Видно, я лишился рассудка, если вообще стал слушать твою дурацкую болтовню. Твоя манера обращаться с вещами, твоя грубость, твоя примитивная тупость показывают, что ты ничего не смыслишь, ты варвар и невежа и к тому же паршивый наглый сопляк. Ты не в состоянии смешать лимонад, тебе нельзя доверить торговать простой лакричной водой, а ты лезешь в парфюмеры! Будь доволен, радуйся и благодари, если твой хозяин еще подпускает тебя к дубильному раствору! И не смей, слышишь, никогда не смей переступать порог парфюмера!»
