Глава двадцатая
Глава XLII. Землетрясение
Как вы думаете, предводитель, -- спросил Остап, когда концессионеры подходили к селению Сиони, -- чем можно заработать в этой чахлой местности, находящейся на двухверстной высоте над уровнем моря? Ипполит Матвеевич молчал. Единственное занятие, которым он мог бы снискать себе жизненные средства, было нищенство, но здесь, на горных спиралях и карнизах, просить было не у кого. Впрочем, и здесь существовало нищенство, но нищенство совершенно особое -- альпийское. К каждому пробегавшему мимо селения автобусу или легковому автомобилю подбегали дети и исполняли перед движущейся аудиторией несколько па наурской лезгинки. После этого дети бежали за машиной, крича: -- Давай денги! Денги давай! Пассажиры швыряли пятаки и возносились к Крестовому перевалу. -- Святое дело, -- сказал Остап, -- капитальные затраты не требуются, доходы не велики, но в нашем положении ценны. К двум часам второго дня пути Ипполит Матвеевич, под наблюдением великого комбинатора, исполнил перед летучими пассажирами свой первый танец. Танец этот был похож на мазурку, но пассажиры, пресыщенные дикими красотами Кавказа, сочли его за лезгинку и вознаградили тремя пятаками. Перед следующей машиной, которая оказалась автобусом, шедшим из Тифлиса во Владикавказ, плясал и скакал сам технический директор. -- Давай деньги! Деньги давай! -- закричал он сердито. Смеющиеся пассажиры щедро вознаградили его прыжки. Остап собрал в дорожной пыли тридцать копеек. Но тут сионские дети осыпали конкурентов каменным градом. Спасаясь из-под обстрела, путники скорым шагом направились в ближний аул, где истратили заработанные деньги на сыр и чуреки. В этих занятиях концессионеры проводили свои дни. Ночевали они в горских саклях. На четвертый день они спустились по зигзагам шоссе в Кайшаурскую долину. Тут было жаркое солнце, и кости компаньонов, порядком промерзшие на Крестовом перевале, быстро отогрелись. Дарьяльские скалы, мрак и холод перевала сменились зеленью и домовитостью глубочайшей долины. Путники шли над Арагвой, спускались в долину, населенную людьми, изобилующую домашним скотом и пищей. Здесь можно было выпросить кое-что, что-то заработать или просто украсть. Это было Закавказье. Повеселевшие концессионеры пошли быстрее. В Пассанауре, в жарком богатом селении с двумя гостиницами и несколькими духанами, друзья выпросили чурек и залегли в кустах напротив гостиницы "Франция" с садом и двумя медвежатами на цепи. Они наслаждались теплом, вкусным хлебом и заслуженным отдыхом. Впрочем, скоро отдых был нарушен визгом автомобильных сирен, шорохом новых покрышек по кремневому шоссе и радостными возгласами. Друзья выглянули. К "Франции" подкатили цугом три однотипных новеньких автомобиля. Автомобили бесшумно остановились. Из первой машины выпрыгнул Персицкий. За ним вышел "Суд и быт", расправляя запыленные волосы. Потом из всех машин повалили члены автомобильного клуба газеты "Станок". -- Привал! -- закричал Персицкий. -- Хозяин! Пятнадцать шашлыков! Во "Франции" заходили сонные фигуры и раздались крики барана, которого волокли за ноги на кухню. -- Вы не узнаете этого молодого человека? -- спросил Остап. -- Это репортер со "Скрябина", один из критиков нашего транспаранта. С каким, однако, шиком они приехали. Что это значит? Остап приблизился к пожирателям шашлыка и элегантнейшим образом раскланялся с Персицким. -- Бонжур! -- сказал репортер. -- Где это я вас видел, дорогой товарищ? А-а-а! Припоминаю. Художник со "Скрябина"! Не так ли? Остап прижал руку к сердцу и учтиво поклонился. -- Позвольте, позвольте, -- продолжал Персицкий, обладавший цепкой памятью репортера. -- Не на вас ли это в Москве на Свердловской площади налетела извозчичья лошадь? -- Как же, как же! И еще, по вашему меткому выражению, я якобы отделался легким испугом. -- А вы тут как, по художественной части орудуете? -- Нет, я с экскурсионными целями. -- Пешком? -- Пешком. Специалисты утверждают, что путешествие по Военно-Грузинской дороге на автомобиле -- просто глупость! -- Не всегда глупость, дорогой мой, не всегда! Вот мы, например, едем не так-то уж глупо. Машинки, как видите, свои, подчеркиваю -- свои, коллективные. Прямое сообщение Москва -- Тифлис. Бензину уходит на грош. Удобство и быстрота передвижения. Мягкие рессоры. Европа! -- Откуда у вас все это? -- завистливо спросил Остап. -- Сто тысяч выиграли? -- Сто не сто, а пятьдесят выиграли. -- В девятку? -- На облигацию, принадлежащую автомобильному клубу. -- Да, -- сказал Остап, -- и на эти деньги вы купили автомобили? -- Как видите. -- Так-с. Может быть, вам нужен старшой? Я знаю одного молодого человека. Непьющий. -- Какой старшой? -- Ну такой... Общее руководство, деловые советы, наглядное обучение по комплексному методу... А? -- Я вас понимаю. Нет, не нужен. -- Не нужен? -- Нет. К сожалению. И художник также не нужен. -- В таком случае займите десять рублей! -- Авдотьин, -- сказал Персицкий. -- Будь добр, выдай этому гражданину за мой счет три рубля. Расписки не надо. Это лицо не подотчетное. -- Этого крайне мало, -- заметил Остап, -- но я принимаю. Я понимаю всю затруднительность вашего положения. Конечно, если бы вы выиграли сто тысяч, то, вероятно, заняли бы мне целую пятерку. Но ведь вы выиграли всего-навсего пятьдесят тысяч рублей ноль ноль копеек! Во всяком случае -- благодарю! Бендер учтиво снял шляпу. Персицкий учтиво снял шляпу. Бендер прелюбезно поклонился. Персицкий ответил любезнейшим поклоном. Бендер приветственно помахал рукой.И Персицкий, сидя у руля, сделал ручкой. Но Персицкий уехал в прекрасном автомобиле к сияющим далям, в обществе веселых друзей, а великий комбинатор остался на пыльной дороге с дураком-компаньоном. -- Видали вы этот блеск? -- спросил Остап Ипполита Матвеевича. -- Закавтопромторг или частное общество "Мотор"? -- деловито осведомился Воробьянинов, который за несколько дней пути отлично познакомился со всеми видами автотранспорта на дороге. -- Я хотел было подойти к ним потанцевать. -- Вы скоро совсем отупеете, мой бедный друг. Какой же это Закавтопромторг? Эти люди, слышите, Киса, вы-и-гра-ли пятьдесят тысяч рублей. Вы сами видите, Кисуля, как они веселы и сколько они накупили всякой механической дряни! Когда мы получим наши деньги -- мы истратим их гораздо рациональнее. Не правда ли? И друзья, мечтая о том, что они купят, когда станут богачами, вышли из Пассанаура. Ипполит Матвеевич живо воображал себе покупку новых носков и отъезд за границу. Мечты Остапа были обширнее. Его проекты были грандиозны. Не то заграждение Голубого Нила плотиной, не то открытие игорного особняка в Риге с филиалами во всех лимитрофах. На третий день, перед обедом, миновав скучные и пыльные места: Ананур, Душет и Цилканы, путники подошли к Мцхету -- древней столице Грузии. Здесь Кура поворачивала к Тифлису. Вечером путники миновали ЗАГЭС -- Земо-Авчальскую гидроэлектростанцию. Стекло, вода и электричество сверкали различными огнями. Все это отражалось и дрожало в быстро бегущей Куре. Здесь концессионеры свели дружбу с крестьянином, который привез их на арбе в Тифлис к одиннадцати часам вечера, в тот самый час, когда вечерняя свежесть вызывает на улицу истомившихся после душного дня жителей грузинской столицы. -- Городок неплох, -- сказал Остап, выйдя на проспект Шота Руставели, -- вы знаете, Киса... Вдруг Остап, не договорив, бросился за каким-то гражданином, шагов через десять настиг его и стал оживленно с ним беседовать. Потом быстро вернулся и ткнул Ипполита Матвеевича пальцем в бок. -- Знаете, кто это? -- шепнул он быстро. -- Это "Одесская бубличная артель -- "Московские баранки". Гражданин Кислярский. Идем к нему. Сейчас вы снова, как это ни парадоксально, гигант мысли и отец русской демократии. Не забывайте надувать щеки и шевелить усами. Ах, черт возьми! Какой случай! Фортуна! Если я его сейчас не вскрою на пятьсот рублей -- плюньте мне в глаза! Идем! Идем! Действительно, в некотором отдалении от концессионеров стоял молочно-голубой от страха Кислярский в чесучовом костюме и канотье. -- Вы, кажется, знакомы, -- сказал Остап шепотом, -- вот особа, приближенная к императору, гигант мысли и отец русской демократии. Не обращайте внимания на его костюм. Это для конспирации. Везите нас куда-нибудь немедленно. Нам нужно поговорить. Кислярский, приехавший на Кавказ, чтобы отдохнуть от старгородских потрясений, был совершенно подавлен. Мурлыча какую-то чепуху о застое в бараночно-бубличном деле, Кислярский посадил страшных знакомцев в экипаж с посеребренными спицами и подножкой и повез их к горе Давида. На вершину этой ресторанной горы поднялись по канатной железной дороге. Тифлис в тысячах огней медленно уползал в преисподнюю. Заговорщики подымались прямо к звездам. Ресторанные столы были расставлены прямо на траве. Глухо бубнил кавказский оркестр, и маленькая девочка, под счастливыми взглядами родителей, по собственному почину танцевала между столиками лезгинку. -- Прикажите чего-нибудь подать! -- втолковывал Бендер. По приказу опытного Кислярского было подано вино, зелень и соленый грузинский сыр. -- И поесть чего-нибудь, -- сказал Остап. -- Если бы вы знали, дорогой господин Кислярский, что нам пришлось перенести сегодня с Ипполитом Матвеевичем, вы бы подивились нашему мужеству. "Опять, -- с отчаянием подумал Кислярский. -- Опять начинаются мои мучения. И почему я не поехал в Крым? Я же ясно хотел ехать в Крым! И Генриетта советовала!" Но он безропотно заказал два шашлыка и повернул к Остапу свое услужливое лицо. -- Так вот, -- сказал Остап, оглядываясь по сторонам и понижая голос, -- в двух словах. За нами следили уже два месяца, и, вероятно, завтра на конспиративной квартире нас будет ждать засада. Придется отстреливаться. У Кислярского посеребрились щеки. -- Мы рады, -- продолжал Остап, -- встретить в этой тревожной обстановке преданного борца за родину. -- Гм... да! -- гордо процедил Ипполит Матвеевич, вспоминая, с каким голодным пылом он танцевал лезгинку невдалеке от Сиони. Он набивал рот сыром и зеленью. Он с удовольствием отрыгал винные пары, чтобы продлить наслаждение. Остап метнул на него сердитый взгляд, и Ипполит Матвеевич подавился зеленой луковкой. -- Да! -- шептал Остап. -- Мы надеемся с вашей помощью поразить врага. Я дам вам парабеллум. -- Не надо, -- твердо сказал Кислярский. В следующую минуту выяснилось, что председатель биржевого комитета не имеет возможности принять участие в завтрашней битве. Он очень сожалеет, но не может. Он незнаком с военным делом. Потому-то его и выбрали председателем биржевого комитета. Он в полном отчаянии, но для спасения жизни отца русской демократии (сам он старый октябрист) готов оказать возможную финансовую помощь. -- Вы верный друг отечества! -- торжественно сказал Остап, запивая пахучий шашлык сладеньким кипиани. -- Пятьсот рублей могут спасти отца русской демократии. -- Скажите, -- спросил Кислярский жалобно, -- а двести рублей не могут спасти гиганта мысли? Остап не выдержал и под столом восторженно пнул Ипполита Матвеевича ногой. -- Я думаю, -- сказал Ипполит Матвеевич, -- что торг здесь неуместен! Он сейчас же получил пинок в ляжку, что означало: "Браво, Киса, браво, что значит школа". Кислярский первый раз в жизни услышал голос гиганта мысли. Он так поразился этому обстоятельству, что немедленно передал Остапу пятьсот рублей. После этого он уплатил по счету и, оставив друзей за столиком, удалился по причине головной боли. Через полчаса он отправил жене в Старгород телеграмму: "Еду твоему совету Крым всякий случай готовь корзинку". Долгие лишения, которые испытал Остап Бендер, требовали немедленной компенсации. Поэтому в тот же вечер великий комбинатор напился на ресторанной горе до столбняка и чуть не выпал из вагона фуникулера на пути в гостиницу. На другой день он привел в исполнение давнишнюю свою мечту. Купил дивный серый в яблоках костюм. В этом костюме было жарко, но он все-таки ходил в нем, обливаясь потом. Воробьянинову в магазине готового платья Тифкооперации был куплен белый пикейный костюм и морская фуражка с золотым клеймом неизвестного яхт-клуба. В этом одеянии Ипполит Матвеевич походил на торгового адмирала-любителя. Стан его выпрямился. Походка сделалась твердой. -- Ах! -- говорил Бендер. -- Высокий класс! Если б я был женщиной, то делал бы такому мужественному красавцу, как вы, восемь процентов скидки с обычной цены. Ах! Ах! В таком виде мы можем вращаться! Вы умеете вращаться, Киса? -- Товарищ Бендер! -- твердил Воробьянинов. -- Как же будет со стулом? Нужно разузнать, что с театром! -- Хо-хо! -- возразил Остап, танцуя со стулом в большом мавританском номере гостиницы "Ориент". -- Не учите меня жить. Я теперь злой. У меня есть деньги. Но я великодушен. Даю вам двадцать рублей и три дня на разграбление города! Я -- как Суворов!.. Грабьте город, Киса! Веселитесь! И Остап, размахивая бедрами, запел в быстром темпе: Вечерний звон, вечерний звон, Как много дум наводит он. Друзья беспробудно пьянствовали целую неделю. Адмиральский костюм Воробьянинова покрылся разноцветными винными яблоками, а яблоки на костюме Остапа расплылись и слилисьв одно большое радужное яблоко. -- Здравствуйте! -- сказал на восьмое утро Остап, которому с похмелья пришло в голову почитать "Зарю Востока". -- Слушайте вы, пьянчуга, что пишут в газетах умные люди! Слушайте!
