Все оттенки одиночества

1 Глава

Гермиона взглянула на свое отражение в зеркале. Она смотрелась в зеркало каждое утро, иногда и вечером, на протяжении многих лет, но только сейчас осознала почему-то, что эта девушка и есть она. Как будто в последний раз она смотрела на себя еще ребенком, не осознавая, что время пролетело с огромной скоростью. Она открыла кран и умылась прохладной водой, не понимая, что дает ей наличие волшебной палочки рядом с раковиной в ее маленькой ванной, отделанной нежно-зеленым кафелем, ведь она точно так же должна вставать каждое утро, идти на работу и возвращаться домой. Так делают все, и волшебники, и магглы, и единственное время ее сказки в Хогвартсе, которое, конечно, и сказкой было лишь поначалу, теперь казалось просто сном. Пожалуй, Хогвартс был единственным местом, где действительно происходило что-то волшебное. С тех пор в ее жизни снова образовалась рутина, как если бы она никогда не узнала о том, что является волшебницей. Список используемых ею заклинаний был коротким, повседневным, и она начинала забывать все, что учила в Хогвартсе, особенно защитные и атакующие, ведь сейчас защищаться и нападать было просто не на кого. Она начинала воспринимать это… ну, как специфику работы. 
Из открытого окна запахло горячим асфальтом. Улицу под ее окнами перекрыли только вчера, чтобы заделать неизвестно откуда берущиеся дыры, и с утра ее разбудил звук техники, которую пригнали к ее дому рабочие в яркой форме. Конечно, ночью стало значительно тише, ведь больше никто не смел гонять по этой тихой улице, которой просто не повезло стать прямой и удобной для гонок. Иногда люди разбивались на ней, но, слава богу, дальше, в самом ее конце, где вдруг возникал резкий поворот направо. Мать часто советовала Гермионе переехать на окраины Лондона, где не было столько шума, был чище воздух и вообще было приятно находиться. И Гермиона соглашалась с ней, ссылаясь на занятость на работе и невысокий заработок, признаваясь самой себе, что причина не в этом. Причина была в том, что в окружении многих десятков людей, и дома, и на работе, и на улице, Гермиона не испытывала этого гнетущего одиночества. 
Наконец она вышла из ванной, застегивая тонкую спортивную куртку. Она старалась отправляться на пробежку каждый день, соблюдая примерно один и тот же маршрут, просто чтобы… Она не знала, почему, ведь она не так много ела, чтобы сжигать калории, как это делают некоторые люди, не была привержена спорту в принципе, просто было что-то потрясающе уникальное в том, чтобы наблюдать за тем, как просыпается такой большой город, как Лондон. Здесь можно было услышать последние новости у людей, спешащих в сторону метро, узнать о чьих-то проблемах еще в лифте, выходя из дома, ведь некоторые имели привычку выходить из дома с телефоном в руках. 
Одиночество — это не только проблема Гермионы. Одиночество — это проблема всего нынешнего мира, и с появлением телефонов оно почему-то только усугубляется. 
Гермиона сперва просто ускорила шаг. Она не носила с собой никаких плееров, не возражая против звуков уличной жизни, не старалась особо изматывать себя бегом на время или расстояния, и если она уставала, то просто переходила снова на быстрый шаг, наблюдая за людьми. Когда-то Гарри сказал ей, что это его было его любимым занятием в детстве, если не считать попыток смотреть телевизор в отсутствие Дурслей. К сожалению, они слишком часто отключали телевизор, каждый раз более оригинально, доходя до того, чтобы отключать телевизионную антенну вовсе. Гермионе казалось, что Гарри как никто другой понимает, что такое одиночество, но он сейчас слишком занят своей счастливой семьей, чтобы поговорить с ним об этом. Джинни бы, скорее всего, вообще ее не поняла, занятая ребенком, ведь ее мир ограничивался только им, и остальные люди ее не интересовали ни в каком смысле, ведь ей попросту не хватало сил. 
Гермиона смотрела на угрюмых подростков, которые недовольно шли с огромными рюкзаками в школу. Удивительно, но Хогвартс нельзя было ненавидеть, и причина была не только в магии. Хогвартс делал их семьей, Хогвартс ставил перед ними интересные задачи, Хогвартс обладал невероятно длинной и интересной историей и своеобразным ощущением уюта. Время там летело незаметно, и Гермионе было жаль, что они слишком мало внимания уделили Хогвартсу в этой чертовой битве с Волдемортом. Столько времени прошло, что она попросту мало что помнит со своих первых курсов. 
Наконец она вбежала в парк, который располагался в квартале от ее дома, после чего этим же кварталом должна была замкнуть круг. Пахло весной, несмотря на ночной дождь, и ветер почему-то приятно потеплел за какие-то сутки, вынуждая Гермиону глубоко дышать. Раньше, в детстве, этот запах весны приносил ей волнение, которое обычно связывалось с летом, полным свободного времени, но теперь она точно знала, когда у нее отпуск, и этот отпуск она точно не собиралась проводить с родителями. Она вообще не знала, как собирается его проводить. Она ничего не ждала ни от весны, ни от лета, и все ее дни превратились в один-единственный, слишком долгий, чтобы помнить каждый его момент. 
Дом встретил ее тишиной, впрочем, как всегда. Ее встретил лишь лениво развалившийся на ступеньке лестницы черный кот, которого Гермиона взяла лишь полгода назад, думая, что это поможет ей справиться с одиночеством. Но кот был гордым, независимым, и ей от его присутствия не становилось легче. Последние мысли способствовали тому, что на нее снова накатила грусть, и Гермиона поспешно принялась думать о рутинных делах, лишь бы не подумать, что… 
Что она виновата сама. Что почти четыре года назад она самостоятельно попросила Рона уйти, объяснив это тем, что она не хочет мучить его неопределенностью. Гермиона была твердо уверена, что она не готова для детей и не знает, когда вообще подготовиться, потому просто честно призналась во всем Рону. Наверное, причин было больше, но сейчас ей было сложно вспоминать их. Она слишком давно не видела Рона, но не злилась на него, испытывала лишь слабое чувство вины. Она сама обрекла себя на одиночество, и даже если она по-прежнему не хотела беременеть и рожать, не представляя, насколько адекватной нужно быть, чтобы так себя мучить, она хотя бы могла попытаться ради Рона. Они часто, кажется, ссорились, но все было из-за того, что сначала Гермиона ходила на курсы, потом должна была составить о себе на работе хорошее мнение, а потом опять курсы… Они почти не виделись. Рон терпел. Не выдержала почему-то она. 
Сейчас Гермионе казалось, что она совершила глупость, но прошлое не вернуть. Ей потребовалось четыре года, чтобы понять, что проблема не только в ней, но и в Роне, который не хотел понимать ее стремлений. Она никогда не скрывала своих амбиций, никогда не обещала стать домохозяйкой, так почему он ее упрекал? Ее брак был коротким, иногда счастливым, иногда нет, но факт был в том, что прямо сейчас Гермиона не отказалась бы от присутствия Рона, лишь бы не чувствовать себя настолько ненужной. 
Гермиона бросила ключи на полочку под зеркалом, отправляясь снова в ванную, чтобы слегка обтереть лицо. Сейчас еще совсем прохладно, а потому ее бег почти не заставляет ее потеть. Гермиона сняла с вешалки свой костюм, выстиранный и выглаженный в вечер воскресенья, медленно переоделась, по привычке аккуратно надевая колготки, хотя это, конечно, уже давно были не маггловские колготки, которые рвались еще до прикосновения. Она причесалась, сделав свою прическу довольно аккуратной и строгой, чуть подкрасила глаза, отмечая, что слегка пополнела. Эти посиделки с котом возле телевизора с мороженым в руках точно не сделают из нее красавицу стройнее. У нее оставалось время для завтрака, а потому Гермиона не стала изменять своей привычке. Она вышла из дома, прихватив свою сумку, чтобы вернуться сюда уже в шесть, может быть, с пакетом продуктов, потому что нельзя больше так отвратительно питаться. Она же дочь врачей, как можно есть одни лишь вредные продукты, пользуясь тем, что их не нужно готовить? Оттого и щеки ее округлились, хорошо, что не живот, а то Гермиона совсем бы потеряла веру в себя. 
Она лавировала в толпе прохожих, пробиравшихся к подземному переходу, ведущему в метро. Ее бесцеремонно толкали и пихали, но Гермиона продолжала пробираться к своей любимой кофейне. Лимонная булочка и крепкий американо, чтобы не заснуть над тысячей прошений. 
Первый рабочий день ее разочаровал, ведь она представляла себя ярой защитницей всех волшебных видов, а на деле это оказалась просто бумажная работа, в которой эти существа пытались объяснить, что им нужно: пару футов озера, спонсорскую помощь, социальную выплату, все, что только могло их волновать. Гермиона осознала, что каждый день просто повторяет свои действия, как заведенная, потому что они не требовали ее мозга в принципе. Конечно, Гермионе нравилось помогать, но просьбы о настоящей помощи встречались слишком редко. В основном, магические существа считали, что Министерство каждому из них должно по гроб жизни. Именно здесь Гермиона впервые научилась отказывать. 
За огромной чистой витриной мелькали недовольные невыспавшиеся лица. Гермионе хватает семь часов, ведь после восьми часов сна остановиться трудно, а шесть — еще мало. Ее режим дня давно устроился, и он не нравился самой Гермионе, однако выбора особого не было. Работали все, работали одинаково много на благо волшебного мира, ей попросту не на что было жаловаться, ведь ее взяли туда, куда она так хотела. Наконец на дне чашки остался сахар, который Гермиона не просила у бариста, а булочка превратилась в пару крошек, которые лишь доказывали то, насколько вкусной она была. 
— Гермиона, будь добра, распишись. — Дорога до офиса от ее любимой пекарни занимала всего три минуты. Стоило завернуть за угол, как она попадала к служебному входу, каждый раз испытывая неприязнь от необходимости себя смывать в унитаз. Вид Министерства вызывал в ее сознании слишком много неприятных воспоминаний, но со временем они все же стирались, а потому на этот раз Гермиона прошла уже спокойнее, иногда кивая кому-то, иногда здороваясь. Она крепко держала сумку, зная, что здесь бывали и ушлые гости, которых как раз поймали за воровство, и уклонялась от кучи записок, которые только ее и ждали. В основном это были просьбы о собеседовании от магических существ, которых она устраивала на работу. Сначала она делала это с горячностью молодого человека, ничего не знающего о правде жизни, она считала, что работодатели намеренно обвиняют, например, оборотней в неадекватном поведении, но вскоре она убедилась, что эти существа действительно чересчур вспыльчивы, неадекватны и плохо управляемы, после чего соглашалась с их увольнением. Слишком много разочарований, чтобы она и дальше старалась ради них. Гермиона палочкой взмахнула в сторону почтовых ящиков, которые гигантским ульем располагались на стене Атриума. Нет, ее ящик был сегодня пуст, и эта новость ничего не значила абсолютно. 
— Что это? — Гермиона поставила сумку на свой стол. Одри Уизли посмотрела на нее странным взглядом. Только спустя некоторое время до Гермионы дошло, что такой взгляд у всех, кто работает с ней в этом маленьком отделе. Это был взгляд отчаяния и грусти. Что же случилось? Она поспешно взглянула на свой лист. 
«Уважаемая миссис Уизли! 
Информируем вас, что через две недели, пятого мая, вы должны будете освободить ваше рабочее место и сдать ваш пропуск в Отдел регулирования и контроля за магическими существами в кабинет номер 303, этаж 10, с десяти до двенадцати утра в связи с прекращением функционирования вышеуказанного отдела упомянутым числом. Сообщаем, что все необходимые выплаты вы сможете получить в Бухгалтерии на минус втором этаже пятнадцатого мая с девяти до десяти утра. Министерство благодарит вас за отличную работу и искренне желает вам удачи в предстоящем трудовом пути. Напоминаем, что в Отделе кадров все еще необходимы специалисты по следующим вакансиям…»
— Это что? — тупо спросила она, смотря на Одри. Та вздохнула. 
— Перси говорит, сейчас везде сокращения. Им запретили даже финансировать порталы на чемпионат мира для героев войны, несмотря на то, что он отчаянно пытался этого добиться. Придется своим ходом, а это очень дорого, сама знаешь. — Одри поправила очки. — Мы все такое получили. Отдел Прорицаний тоже закрывают, хотя они предсказали эту маггловскую катастрофу с поездом, и мы вовремя все предотвратили. Не понимаю, почему налоги растут, а нас сокращают. — Одри вздохнула еще раз. — Что будешь делать? 
Гермиона не ответила. Она посмотрела на лист в своих руках. Он был подписан фамилией Малфой. С каких отдел магического правопорядка решает судьбу других отделов? В ней мгновенно вскипела ярость. Чертов хорек, даже спустя столько лет он все еще мстит ей! 
— Ты куда? — озадаченно произнесла Одри. — У тебя там три оборотня на прием, я боюсь им даже…
— Пойду поговорю кое с кем, — раздраженно пробормотала Гермиона. Она крепко сжимала в руках палочку. Лицо ухмыляющегося Малфоя вдруг выплыло из ее памяти, распаляя ее еще больше. Ненависть росла с каждой секундой. Если уж Перси, который вроде как собирался выбираться в помощники министра магии, как говорила Одри, не смог отменить сокращения даже в своем отделе, то что и говорить о них с Одри и еще парой-тройкой человек, которые требовали условий для изгоев волшебного общества и расширения их прав? Они мешались всем остальным отделам, конечно, никому нет дела до их сокращения, но этот отдел был для Гермионы всем, он был даже большим домом, чем ее собственный, с тех пор… С тех пор как она развелась с Роном четыре года назад, прожив в браке всего лишь год. 
Она с трудом стояла на месте в переполненном лифте, ожидая, пока он наконец не довезет ее до нужного этажа. Она часто бывала в этом отделе, но в его нижней части, где вечно кипела работа, где ее не раз приводили для консультации случаев нарушения порядка, связанных с каким-либо полувеликаном, оборотнем или еще бог знает кем. Она никогда не попадала на его верхний этаж — черт, этот отдел занимает два этажа, а не три комнаты, как их, вот кого следовало бы сокращать! — и теперь была слегка сбита с толку его тишиной. Куда идти теперь? Она взглянула направо и налево, но везде был одинаковый ряд дверей. Тишина просто давила на уши, даже сложно было поверить, что этажом ниже разбирались с буйными магглами, знающими магглами, существами, законы в отношении которых постоянно менялись, обычными волшебниками, которые перебрали горячительного, и всеми, кто отказывался прилично себя вести в любом обществе. Именно к нижнему отделу относился Аврорат, который, кстати говоря, тоже был сокращен в связи с устранением «главной угрозы». Именно там работал Рон. Именно поэтому она ненавидела спускаться на этот этаж, потому что иногда сталкивалась с ним и неловко молчала, не в силах произнести хоть слово. От растущего одиночества ей все больше казалось, что она поступила как дура, могла бы и потерпеть, могла бы и родить, лишь бы не остаться одной. Ее одиночество начинало изменять образ Рона в своей памяти, и Гермиона вообще не хотела бы сталкиваться с ним. 
Черт, она отвлеклась от гнева на Малфоя. Одна лишь его фамилия снова подогрела в ней желание прийти и накричать, хоть в тот момент она уже начинала понимать, что глупо ведет себя. Тем не менее, она помнила Малфоя отпетым уродом, которому всегда плевать на всех остальных, особенно на нее, магглорожденную. Гермиона даже покраснела от гнева, вспомнив все школьные обиды, и это придало ей сил. Она бежала вдоль коридора, пока не обнаружила огромный зал за стеклянной стеной, которая вдруг сменила обычную серую. Там стояло два ряда столов, и идеально держащие спину работники что-то без конца писали перьями, которые не требовали даже прикосновения руки к себе. Перед ними стояли странные… панели с кнопками, хотя это было больше маггловское сравнение, однако это были лишь устройства для ведения статистики. Гермиона не предполагала, что на этом этаже вообще могут сидеть статисты, хотя, очевидно, они были во всех отделах по нескольку человек, но не два же ряда! Как только оператор касался какой-то кнопки, число на огромном пылающем табло менялось. Там было невероятно много мелких чисел, в которых Гермиона ничего не могла понять. Она осторожно открыла дверь. Слева, там, где эту комнату скрывала серая стена, оказалось просто огромное скопление сов и чертовых служебных записок, которые роились за запрещающей линией. Раз в минуту одна из сов и самолетик отправлялись к своему оператору, и тот обрабатывал информацию, занося сразу в несколько толстенных журналов в коже, после чего менялось какое-то число. Гермиона была зачарована работой этой части отдела правопорядка, после чего вспомнила, наконец, что пришла не за этим. Она хотела спросить кого-нибудь, где ей найти Малфоя, когда наконец увидела его в дальнем углу, в каком-то подобии кабинета, который тоже был стеклянным. Из его кабинета отлично просматривалось это табло, но он читал какие-то бумаги. Гермиона решительно направилась к нему. 
— Какого черта, Малфой? — произнесла она, едва лишь переступив порог его импровизированного кабинета. Малфой даже не пошевелился, продолжая читать какие-то листы пергамента. — Эй, я с тобой разговариваю! — не менее воинственно произнесла Гермиона. Она почему-то забыла о том, что, по сути, его отдел стоял несколько выше в иерархии всех отделов, а потому он считался отчасти ее начальником.
— Я не помню, чтобы кто-то записывал вас ко мне, миссис Уизли, — произнес он абсолютно спокойно, хотя Гермиона в своем запале услышала в его голосе как будто бы отвращение. 
— Я сама себя записала! Какого черта ты трогаешь мой отдел? — Ее трясло от гнева, или, вероятнее, от страха, ведь если она потеряет свой отдел, то потеряет смысл существовать вообще — больше у нее ничего не оставалось. 
— Какой отдел? — так же спокойно спросил Малфой. Он вздохнул и отложил бумаги, взглянув на циферблат волшебных часов. Они буквально горели на его руке, что значило, что он, вероятно, опаздывает. Еще и опаздывает! Ну уж нет, Гермиона так просто не уйдет, она будет защищать свой отдел до конца!
— Отдел контроля за магическими существами! — яростно произнесла она, точно уверенная в том, что он знает, где она работает. Он же просто специально ее выводит из себя! 
— А, да. Его сокращают через две недели. — Он выглядел усталым. В его взгляде не было больше желания издеваться над Гермионой, да вообще не было ничего от прежнего Малфоя, чей образ заставил ее буквально взорваться. Она начинала потихоньку остывать, обнаруживая его каким-то измотанным, абсолютно равнодушным к ее приходу и скорее испытывающим досаду от своего опоздания. Он встал из-за стола, набрасывая на плечи укороченную темную мантию. Гермионе показалось, что он достанет сейчас трость, как его отец, но этого не случилось. 
— Но почему? — уже отчаянно произнесла она. — Это потому, что я магглорожденная? 
— До сих пор я не знал, что вы вообще там работаете. — Малфой даже не взглянул на нее, выходя из кабинета. Его шаг был стремительным, и Гермиона почувствовала себя глупо, пытаясь его догнать. 
— Его же нельзя закрывать, он же… — Малфой вдруг остановился, и Гермиона едва в него не врезалась. Он посмотрел на нее так, словно она была достающим его комаром.
— Ваш отдел не только не способствует спокойной жизни этих тварей, а лишь развращает их, позволяя им совершать свои чертовы преступления, которые выросли за пять лет, что он существует, ровно на пятьдесят процентов. — Малфой вырвал из рук оператора-девушки рядом с собой какую-то бумагу. Она спокойно продолжила работать, обрабатывая информацию. — Можете ознакомиться и больше не доставать меня со своими идиотскими вопросами. — Он вышел в коридор, оставив Гермиону наедине с этой странной комнатой, полной звуков сов, шуршания записок и бесконечного щелканья кнопок. Лист в ее руках должен был все прояснить, но больше всего Гермиону занимало ее идиотское положение. 
Она вела себя, как глупая девчонка. Малфой даже не знал, что она там работает! Либо просто делал вид, что не знает. С другой стороны, ну зачем ему мстить ей, если прошло столько лет, а она ничего ему не сделала, даже наоборот, помогала Гарри давать показания, чтобы его вытащить после победы? Черт возьми, если все и правда так с процентом преступлений, то ради чего она вообще работала столько лет? 
Гермиона с тяжелым сердцем вышла в коридор. Ей нужно было посидеть и тщательно проанализировать числа. Может быть, она сможет спасти свой отдел, если докажет, что он может быть полезен!
* * *
Одри вздохнула. Это вообще было ее любимым занятием, ее вздохи иногда говорили больше, чем слова. Гермиона ясно прочитала в ее вздохе оттенок отчаяния. 
— Мы с Перси весь вечер пытались найти лазейку, но ничего, эти данные действительно верны, их даже публиковали в сводке статистики всех отделов за предыдущий год, знаешь, может быть, они и правы, — тихо произнесла она. — Ты правда ходила ругаться к Малфою? 
— Мне показалось, что он делает это по старой памяти, — пожала плечами Гермиона. Она все еще испытывала легкий стыд за свое поведение, но успокаивала себя тем, что у нее были причины так подумать, ведь он вел себя семь лет как полный урод, она имела право так подумать! Теперь, увидев его, Гермиона понимала, что образ хогвартского задиры попросту стоит стереть из памяти. Это был нормальный взрослый человек, у которого, похоже, нет сил и времени задирать кого-то теперь, особенно ее, Гермиону. Слишком много чести. 
— Я бы тоже так подумала. И Перси так подумал. Он правда сказал, что не знал, что ты здесь работаешь? — Одри тихо засмеялась, прикрыв рот рукой. — Я не верила, когда он говорил весь прошлый год, что закроет несколько отделов, в том числе и нас. Это же нужно столько собраний, столько доказательств, еще и к Брустверу прийти, а он не очень любит все эти сокращения и любые изменения, сама знаешь. 
— Похоже, у него очень горела эта идея. — Гермиона посмотрела на их общую комнату. Она была сплошь заставлена книгами, большинство которых Гермиона знала почти наизусть. Здесь были толстенные своды новых законов, которые они приняли, как теперь оказалось, зря. Оборотни были буйными и вне луны, ведь они почти не социализировались, как это делал Люпин, единственный из них, кто обучался в школе. Полувеликаны были не образованы и не слушались никого, хотя и клятвенно обещали. Хагрид был попросту исключением. Таких примеров было тысячи, и Гермионе было горько думать, что она настолько неправильно мыслила. Домовики, получившие свободу, кончали жизнь самоубийством или напивались и буйствовали, иногда случайно калеча обычных людей своей магией, которую плохо удерживали в пьяном состоянии, и их погибло больше, чем в рабстве. Свобода в принципе противоречила их существу. Домовики Хогвартса тоже не считали себя свободными. Русалки истребили в отданных им озерах ценные виды рыб, которые вредили их домам из водорослей. Словом, их отдел приносил больше вреда, чем пользы. 
— Я не хотела бы работать с Перси, но не знаю, как ему сказать. Знаешь, начальник дома, начальник на работе, это так… трудно. Хочу попроситься в Отдел контроля за оборотом редких и сильнодействующих ингредиентов для зелий и самих зелий, не помню, как он сокращенно звучит. Но у них нет мест, представляешь? Вообще нигде нет мест. — Она заварила Гермионе чашку крепкого чая.
— Иногда я думаю, что мне стоит сходить и извиниться. Аж тошнит от этой идеи, — призналась Гермиона. Одри снова тихо засмеялась. Она терялась в своем большом и пушистом свитере, терялась за большими очками, но, в общем и целом, она была симпатичной худенькой темноволосой девушкой, которая просто не умела возражать. Она нейтрализовала любое буйство существ, которые приходили сюда, как посетители. Никто никогда не трогал ее, в отличие от Гермионы, которую вечно хватали, которой вечно угрожали. 
— А, по-моему, правильная идея. Ты пришла, наорала на него так, словно он тебе муж, после чего ушла. Скажи спасибо, что он не написал на тебя записку за неадекватное поведение, а то проходи потом эти сканирования. — Гермиона еще раз вздохнула. Одри права, ее совесть права, глупо получилось. На какой-то момент она снова стала той самой Гермионой из Хогвартса, которой, как она считала, давно уже нет.
— Иди, если он не заметил твоей вспышки гнева, то не заметит и твоего извинения, а тебе будет спокойнее, — подбодрила ее Одри. — Ну же, он тебя не съест. 
— Не знаю, что он может сделать, а чего не может. Вечно он все с ног на голову переворачивает. — Гермиона поставила чашку на свой стол. Она с грустью посмотрела на фотографию своих родителей. Они вспомнили ее после победы, но как-то холодно приняли ее, и их общение сводилось к дежурным звонкам. Они даже никак не отреагировали на ее развод. У магии и безопасности есть свои счета, которые они требуют заплатить. 
— А тебе не кажется, что ты слишком волнуешься? — Одри посмотрела на нее, сощурившись. 
— Да нет, просто… Просто прошлое, оно такое живое, как будто Хогвартс был только вчера. Не могу отпустить его, и Рон еще… Не знаю, — сдалась Гермиона. — Я правда глупо себя веду, нужно просто сходить и извиниться. А заодно заглянуть в отдел кадров, а то, похоже, у нас слишком много желающих отсюда не уходить. 
— Я поговорю с Перси, может, он тебя возьмет. Но придется кого-то уволить. — Одри сникла. — Нет, он на это не пойдет, он очень строгий и достанет тебя. Там вообще выживают у него. Я ему говорю, а он не слушает, но люди вроде работают. 
— Может, создадим отдел защиты людей от Перси и его занудства? — Одри возмущенно воскликнула, но все же улыбнулась. Она сама часто говорила, что Перси полон недостатков. 
— Вообще-то он сказал, что это отличный шанс мне посидеть с ребенком… И второго родить. — Она покраснела и последние слова проговорила просто в свой воротник огромной кофты. 
— О боже, нет, я лучше пойду. — Гермиона поспешно встала, поправив свой рабочий костюм с юбкой. У этого пиджака была просто потрясающая длинная спинка, которая напоминала мантию, но таковой не являлась. Она потратила уйму денег, заказав такой у Парвати Патил, которая как раз открывала свой магазин в Косом переулке. И это несмотря на то, что она очень дружила с Лавандой Браун, ныне Уизли, счастливой матери, кажется, двоих детей. И это за четыре года. Двоих. 
В их отдел залетела служебная записка. Одри протянула руку, но он вильнул и опустился на плечо Гермионе, словно сова. Она поспешно развернула записку, но ей пришлось перечитать несколько раз написанное. 
«Миссис Уизли.
Прошу вас найти свободную минуту для разговора.
Д.М.»
— Приказывать он мне будет, — раздраженно пробормотала Гермиона. — Вот это что, по-твоему? — Она помахала запиской в воздухе. 
— По-моему, это его максимум. — Одри подошла к ней, чтобы прочитать записку. — Может быть, он хочет поругать тебя за недостойное поведение и уволить прямо сейчас, а может, просто тоже решил… извиниться? 
— Малфой — извиниться? Нет, ты, очевидно, о ком-то другом говоришь. Да и я все же виновата. — Гермиона направилась к двери нерешительно, сжимая в руках записку. Сейчас как раз кончался обед, и можно было отправиться туда, куда ее почти вежливо позвали. Но только зачем? 
* * *
Гермиона сложила руки на коленях, не понимая, почему она сидит уже так пять минут, вроде приглашенная какой-то девушкой в кабинет к Малфою и даже сидящая перед его столом. Кабинет пустовал без хозяина, и Гермиона от скуки разглядывала помещение. Две нормальные стены, образующие угол, были отделаны деревом, две другие были сделаны из стекла. На столе горела миниатюрная версия этого странного табло, числа на нем то росли, то убывали, но росли явно больше, чем убывали. На столе царил идеальный порядок, но не было никакого признака личности Малфоя: ни фотографии, ни приятной мелочи. У Гермионы стоял шарик с сиднейским театром от родителей и венгерская хвосторога Гарри, которая до сих пор демонстрировала признаки жизни. 
Она смотрела на табличку с именем Драко Люциуса Малфоя, заведующего отделом магического правопорядка. Она знала другого Драко, выпендривающегося, трусливого, буквально умоляющего его спасти. И вдруг начальник, а она сидит в отделе из четырех человек, который теперь еще бесполезным считается. Потрясающий исход событий! 
— Прошу извинить меня за опоздание. — Малфой поспешно сел за свой стол. Он положил палочку рядом с рукой, после чего снова посмотрел не на нее, а в какое-то донесение. Ей вдруг захотелось покричать что-то вроде: «Ау, я же грязнокровка, помнишь, а ты передо мной извиняешься, ты меня ни с кем не перепутал?» Ее преследовало ощущение иррациональности. Она сидит перед ним на стуле, как школьница перед профессором на отработке, и хотя она пришла только чтобы извиниться, она почему-то сидит и молчит, потому что молчит он. Ей вдруг показалось, что Малфой выглядит и ведет себя так, словно ему за тридцать. Он не замечал ее еще минут пять, и Гермиона начала войну сама с собой: ей уже не так хотелось извиняться, но совесть подкинула ей образ того, как истерично выглядела она со стороны. 
— Я пришла, чтобы… 
— Я должен был проследить, чтобы до вашего отдела дошли все необходимые подтверждающие документы. Это ошибка моих операторов. — Наконец он отложил донесение. Оно свернулось само по себе и вылетело в специальное окошко, которое было сделано в стеклянной двери. 
— О, я… — опять попыталась Гермиона, зачем-то сминая в руках край форменной юбки. Малфой наконец посмотрел на нее. Этот взгляд был почти у каждого начальника, отсутствующий и выжидающий. — Я просто хотела сказать, что я очень... импульсивно себя повела.
— Ничего удивительного, я не предоставил никаких объяснений всем сотрудникам. — Он снова взглянул на часы. — Этого статистического листа достаточно? Копию подписанного Бруствером решения мы сможем выслать только завтра. 
— Достаточно, наверное. — Она почему-то подумала, что до сих пор надеялась на какое-то чудо, но, похоже, все выглядит так, словно их действительно уже почти закрыли. Где ей искать работу? А как же ее стол? А как же Одри, к которой Гермиона так прикипела? Ее только перестали бесить фразы в виде «Перси то, Перси это». А чай? Только у нее был такой же потрясающий чай! Странно, раньше Гермиона бы разъярилась, считая это дискриминацией, но числа говорили сами за себя: ее работа была бесполезна абсолютно. 
— Я позвал вас не за этим, — неожиданно произнес Малфой в полной тишине. Дверь кабинета он за собой закрыл сразу, как пришел, но этой тишины Гермиона не осознавала. Она вздрогнула от неожиданности, посмотрев на него с сомнением. Он открыл ящик стола и достал оттуда сверток договора. — Это если вам понравится вакансия в моем отделе. 
— Вакансия… Что? — тупо переспросила она. На какое-то мгновение выражение его лица показалось Гермионе смутно знакомым, словно он хотел сказать ей, что ее мысли такие же чистые, как и кровь, или что-нибудь такое, но через секунду он снова стал незнакомым мужчиной со знакомым именем. 
— Все здесь. Как ознакомитесь, так и сообщите. А сейчас мне нужно заниматься своей работой, если вы позволите. — Гермиона неуверенно взяла в руки договор. Она смотрела на Малфоя с растущим подозрением, но он никак не реагировал на ее присутствие. 
Гермионе ничего не оставалось, как выйти в коридор, не понимая, хочет она прочитать этот договор или не хочет. Все выглядело слишком… неправильным.