Я вижу тебя

Слишком поздно

Ты думаешь, что совершенно один здесь, сидя на холодном бетонном полу в конце длинного коридора. Ты иногда говоришь вслух, потому что уверен - тебя не услышат. Иногда кричишь, яростно стуча кулаками о пол, а иной раз чуть слышно шепчешь что-нибудь себе под нос, но я слышу. Все равно слышу - все до последнего слова. Здесь прекрасное эхо. Пожалуй, даже если б его не было, я бы услышала тебя, ведь нас отделяет только бетонная стена.
Порой, когда ты рассказываешь свою историю в пустоту, просто чтобы выговориться, по моим щекам текут горячие слезы, полные горького понимания, и тогда именно эти холодные стены становятся для меня спасательным кругом, помогая не заплакать в голос.
Я не знаю твоего имени, не знаю, сколько тебе лет, но я знаю то, чего не знает никто. Я знаю, как ты страдаешь.
У тебя доброе сердце. Странно, что кто-то тебя обидел, хотя в наше время излишней добротой зачастую пользуются в корыстных целях.
Ты плакал, плакал всего один раз. Но, знаешь, ты нисколько не упал в моих глазах. Потому что я считаю, что человек должен плакать. Иначе накопится, станет нестерпимо больно, а потом... перегорит. И в человеке не останется ничего человечного.
Итак, ты плакал. Твои горячие слезы со стуком падали на холодный бетонный пол, оставляя небольшой след, так напоминающий кляксу.
И в это время прилетел воробушек.
Да-да, самый заурядный воробушек, каких очень много в парках да и просто на улицах.

Но ты его не прогнал, как сделал бы другой.

Люди жестоки, но особенно эта отрицательная черта их характера проявляется тогда, когда их самолюбие задето. Ведь, как писала Харпер Ли, - наверно, когда тебе сделали больно, первая реакция - сделать больно еще кому-то.
Но, как я уже говорила, ты добросердечен. За тобой я не замечала такого. Ты протянул к воробью дрожащую руку, но он отскочил. Легкая улыбка на твоем лице сменилась горькой усмешкой, и ты утер рукавом слезы.
Тогда я впервые подумала об этом. Когда-то, я верю, мир был другой. Люди жили в гармонии с природой, а животные были их близкими друзьями. Возможно, тот же самый воробей, завидев человека, мог спокойно сесть ему на руку, не боясь быть согнанным. А человек ласково гладил ему пернатую головку, улыбаясь.
Вы скажете, что воробей отпрыгивает потому, что у него срабатывает инстинкт самосохранения. И я соглашусь. Да, это так - но ведь когда-то наверняка было по-другому. Позже, когда люди обезумели, считая себя сильнейшими в этом мире (в чем я, подобно Адамсу, усомнюсь), и начали истреблять братьев наших меньших, кто - забавы ради, а кто - чтобы употребить их в качестве пищи, только тогда у животных выработался этот инстинкт. Может, кто-то посмеется надо мной, но, думаю, это так.
Кто знает, может, у роз тоже раньше не было шипов? Хотя это, пожалуй, уже склонно к библейским историям.
Горько видеть это, не правда ли? В этом мире все напоминает о жестокосердии.
Я вижу тебя насквозь и понимаю причину твоих слез. Моя душа рвется на части вместе с твоей, потому что я... я тоже такая. В твоих бесконечно мудрых глазах я вижу отражение своей всепоглощающей боли.
Верю, ты был открытым.
Ты делился каждой мыслью и каждым чувством с окружающими. Это мог быть твой ближайший друг или простой знакомый. Ты говорил, что думал. Но помни: чем шире раскрываешь объятия, тем легче всадить нож прямо в сердце.
Думается мне, именно так все и было. Этот нож, наверное, крепко засел, отравляя каждый день, каждый час и каждую минуту напоминанием о себе. Вроде бы, все хорошо, но... резкое воспоминание пронзает, точно молния, твой разум. Не думаю, что ошибаюсь.
С тех пор ты несколько разочаровался в людях. Меньше стал доверять им... Кого следует винить?