Маленькие мужчины

Глава 11 Черника

В тот августовский день в Пламфильде было много грохота жестяных ведерок, много беготни туда и сюда и частые требования чего-нибудь поесть, так как мальчики отправлялись за черникой и так волновались по этому поводу, словно отправлялись открывать северо-западный морской путь[1].
— Ну, теперь идите, только как можно тише, пока Роб наверху, чтобы он вас не увидел, — сказала миссис Баэр, завязывая ленты широкополой шляпы Дейзи и поправляя большой голубой передник, в который облачила Нэн.
Но план провалился, так как Роб услышал шум, принял решение присоединиться к остальным и самостоятельно подготовился к походу, даже не предполагая, что его может ждать какое-либо разочарование. Отряд как раз выступал в путь, когда маленький мужчина спустился сверху в своей лучшей шляпе, с ярким жестяным ведерком в руке и сияющим лицом.
— Ах! Ну, сейчас он устроит сцену, — вздохнула миссис Баэр, которой порой было очень тяжело справиться со своим старшим сыном.
— Я готов, — сказал Роб и занял место в рядах ягодников с такой уверенностью, что вывести его из заблуждения представлялось нелегким делом.
— Это слишком дальний путь для тебя, любовь моя, останься и позаботься обо мне, ведь я останусь совсем одна, — начала его мама.
— У тебя есть Тедди. Я большой мальчик, мне можно пойти; ты говорила, что я смогу ходить со всеми, когда подрасту, и вот я подрос, — упорствовал Роб, и облако набежало на его счастливое лицо.
— Мы пойдем в гору к большому пастбищу, это очень далеко, и мы не хотим, чтобы ты тащился за нами, — воскликнул Джек, который не питал особого расположения к маленьким мальчикам.
— Я не буду тащиться. Я побегу и не отстану. Ну мама! Разреши мне пойти! Я хочу заполнить мое новое ведерко, и все ягоды принесу тебе. Пожалуйста, пожалуйста, я буду хорошим! — упрашивал Роб, глядя на мать, с таким огорчением и разочарованием, что ее сердце смягчилось.
— Но, мой дорогой, ты так устанешь от ходьбы и от жары, что тебе не будет весело. Подожди, в следующий раз я пойду со всеми, и тогда мы останемся на пастбище на весь день и наберем столько ягод, сколько ты захочешь.
— Ты никогда не ходишь, ты всегда занята, а я устал ждать. Я лучше пойду и сам наберу для тебя ягод. Я люблю собирать ягоды, и я ужасно хочу заполнить мое новое ведерко, — всхлипывал Роб.
Жалостный звон больших слез в новом ведерке, угрожающих заполнить его соленой водой вместо черники, тронул всех присутствующих дам. Мать погладила плачущего по плечу, Дейзи предложила остаться с ним дома, а Нэн сказала как всегда решительно:
— Разрешите ему пойти, я позабочусь о нем.
— Если бы Франц шел с вами, я не возражала бы, так как он очень внимателен и заботлив, но он сегодня косит сено с папой, а во всех остальных из вас я не уверена, — начала миссис Баэр.
— Это так далеко, — вставил Джек.
— Я понес бы его, если бы мог пойти со всеми, — сказал Дэн со вздохом.
— Спасибо, дорогой, но ты должен думать прежде всего о своей ноге. Жаль, что я не могу пойти с вами. Впрочем... Подождите минутку, я думаю, все можно устроить, — и, выбежав на крыльцо, миссис Баэр отчаянно замахала сорванным с себя передником.
Сайлас, который только что отъехал в телеге за сеном, вернулся и тут же согласился на просьбу миссис Джо отвезти всю компанию на пастбище, а потом приехать за ними в пять.
— Это немного задержит вашу работу, но ничего, мы заплатим вам черничными пирогами, — сказала миссис Джо, зная о слабости Сайласа.
Его грубое, загорелое лицо оживилось, и он сказал с радостным смехом:
— Отлично, миссис Баэр, раз уж вы хотите подкупить меня, я уступлю сразу.
— Ну, мальчики, я устроила так, что вы все можете поехать, — сказала миссис Баэр, вбегая снова в холл и испытывая безмерное облегчение, так как всегда стремилась к тому, чтобы все были довольны, и всегда чувствовала себя несчастной, когда нарушала безмятежность своих маленьких сыновей, так как считала, что взрослым следует уважать маленькие надежды, планы и удовольствия детей, никогда грубо не отвергая их и не высмеивая.
— И я могу поехать? — спросил Дэн обрадованно.
— Я как раз думала о тебе. Будь осторожен, не старайся собирать ягоды, а лучше посиди где-нибудь и насладись всеми прелестями поля и леса — ты знаешь, как найти их вокруг тебя, — ответила миссис Баэр, всегда помнившая о его доброте к ее мальчикам.
— Я тоже иду! Я тоже! — пел Роб, приплясывая от радости и стуча крышкой по своему драгоценному ведру, словно это были литавры.
— Да, а Дейзи и Нэн должны следить за тобой. Будьте у ограды к пяти, Сайлас приедет за всеми вами.
Робби бросился к матери в порыве благодарности, обещая принести ей все ягоды и не съесть ни одной. Затем они все уселись в телегу и отбыли под грохот колес. Самым счастливым среди дюжины лиц было лицо Роба, сидевшего между его двумя временными маленькими мамами, улыбавшегося всему миру и махавшего своей лучшей шляпой, так как у его любящей мамы не хватило духу отобрать у него этот предмет, раз уж это было такое великое событие для него.
Какой это был счастливый день, несмотря на неудачи, какие обычно случаются в таких экспедициях! Конечно, Томми попал в беду, свалившись на осиное гнездо, и был ужален, но привыкший к неприятностям, мужественно выносил жжение, пока Дэн не предложил приложить сырой земли к месту укуса, что заметно облегчило боль. Дейзи увидела змею и, убегал от нее, растеряла половину своих ягод, но Деми помог ей вновь наполнить корзинку и обсуждал при этом, весьма учено, повадки рептилий. Нед упал с дерева и разорвал куртку вдоль всей спины, но не пострадал никаким иным образом. Эмиль и Джек предъявили встречные претензии на некий густо поросший черникой участок, и пока они спорили, Стаффи быстро и тихо собрал все ягоды и ускользнул под защиту Дэна, который чрезвычайно наслаждался прогулкой. Он уже мог обходиться без костыля и с радостью чувствовал, какой сильной стала нога, когда бродил по большому пастбищу, полному интересных камней и пней, с хорошо знакомыми ему маленькими существами, скачущими в траве и танцующими в воздухе.
Но из всех приключений, имевших место в тот день, самым волнующим было выпавшее на долю Нэн и Роба, и оно долго оставалось одной из любимых историй в семье. Исследовав местность почти целиком, разорвав платье в трех местах и расцарапав лицо в кусте барбариса, Нэн наконец начала собирать ягоды, которые сияли как большие черные бусины на низких зеленых кустиках. Ее ловкие пальцы двигались быстро, но все же корзинка наполнялась не так стремительно, как ей хотелось, так что она бегала туда и сюда в поисках более ягодных мест, вместо того, чтобы собирать чернику удовлетворенно и размеренно, как это делала Дейзи. Роб следовал за Нэн, так как ее энергия больше отвечала его вкусам, чем терпение его кузины, и он тоже очень хотел набрать самых больших и спелых ягод для мамы.
— Я их все складываю и складываю, а ведерко не заполняется, и я так устал, — сказал Роб, приостановившись, чтобы дать отдохнуть своим толстеньким коротким ножкам, и начиная думать, что собирание черники не совсем то, что рисовала ему фантазия, так как солнце припекало, Нэн прыгала туда и сюда, словно кузнечик, а ягоды выпадали из его ведерка почти так же быстро, как он складывал их туда, так как пробираясь через кусты, он часто его опрокидывал.
— Когда мы приходили сюда в прошлый раз, ягоды за той изгородью росли гораздо гуще, и такие громадные! А еще там есть пещера, где мальчики разводили огонь. Давай пойдем туда. Там быстро наберем полные корзинки, а потом спрячемся в пещере, и пусть остальные нас найдут, — предложила Нэн, любившая приключения.
Роб согласился, и они перелезли через изгородь, сбежали по склону холма и скрылись среди камней и подлеска. Ягоды росли густо, и наконец ведерки были по настоящему полны. У подножия холма было тенисто и прохладно, а маленький источник угостил томимых жаждой детей освежающим питьем из его мшистой чаши.
— Теперь мы пойдем в пещеру, отдохнем и съедим свой завтрак, — сказала Нэн, вполне удовлетворенная на этот момент своими успехами.
— Ты знаешь дорогу? — спросил Роб.
— Конечно знаю, я уже была там один раз, а я всегда запоминаю дорогу. Разве я не дошла до станции и не нашла мою коробку?
Это рассеяло опасения Роба, и он, не задумываясь, последовал за Нэн. Она вела его через пни и камни, и после долгих скитаний они оказались возле маленького углубления в скале, где черневшие камни свидетельствовали о том, что когда-то здесь разводили огонь.
— Правда, тут хорошо? — спросила Нэн, доставая кусок хлеба с маслом, изрядно пострадавший от соседства с гвоздями, рыболовными крючками, камешками и другими посторонними предметами в кармане юной леди.
— Да... А ты думаешь, они нас скоро найдут? — спросил Роб, который нашел тенистую долину довольно скучной и возжаждал большего общества.
— Нет, не думаю, так как если мы услышим их, тут же спрячемся. Вот будет весело, когда они будут нас искать!
— А вдруг они не придут?
— Подумаешь! Я могу сама добраться до дома.
— Это далеко? — спросил Роб, глядя на свои маленькие ботинки, мокрые и ободранные после долгих блужданий по бездорожью.
— Миль шесть, я думаю. — Представления о расстоянии у Нэн были довольно смутные, а вера в свои силы безгранична.
— Я думаю нам лучше пойти к остальным, — вскоре предложил Роб.
— Я не пойду, пока не переберу мои ягоды, — и Нэн начала то, что показалось Робу бесконечным занятием
— Ты обещала заботиться обо мне, — вздохнул он, когда солнце совершенно неожиданно скрылось за холмом
— Я и забочусь о тебе, как только могу. Не сердись малыш! Через минуту пойдем, — сказала Нэн, считавшая пятилетнего Робби сущим младенцем, в сравнении с собой.
И маленький Роб сидел, глядя с тревогой вокруг и терпеливо ожидая, так как вопреки некоторым дурным предчувствиям, испытывал большое доверие к Нэн.
— Я думаю, скоро уже будет вечер, — заметил он словно про себя, когда его укусил комар и лягушки в соседнем болоте начали пробовать голоса перед вечерним концертом.
— Ах, и правда! Пошли сию же минуту, а то они уедут без нас, — воскликнула Нэн, поднимая взгляд от своих ягод и неожиданно осознавая, что солнце село.
— Я слышал рожок примерно час назад; может быть они звали нас, — сказал Роб, устало ковыляя за своей проводницей, пока она взбиралась на крутой холм.
— В какой стороне это было? — спросила Нэн, резко останавливаясь,
— Там, — он указал грязным маленьким пальцем в совершенно неверном направлении.
— Пойдем им навстречу! — Нэн круто развернулась и направилась рысцой через кусты, чувствуя легкую тревогу, так как здесь было много протоптанных коровами тропинок и она не могла припомнить, по какой из них они пришли.
Все дальше шли они через пни и камни, останавливаясь иногда прислушаться, не поет ли рожок, но никакого рожка не было, так как, на самом деле, то, что слышал Роб, было всего лишь мычанием коровы на пути домой.
— Не помню, чтобы я видела прежде эту кучу камней, а ты? — спросила Нэн, когда они присели на изгородь отдохнуть и обозреть местность.
— Я ничего не помню, но я хочу домой, — и в голосе Роба была легкая дрожь, заставившая Нэн обнять его и, ласково помогая ему спуститься с изгороди, сказать самым уверенным тоном:
— Я собираюсь доставить тебя домой, как можно скорее, дорогой. Не плачь, когда мы выйдем на дорогу, я понесу тебя.
— Где дорога? — и Робби вытер глаза, чтобы поискать ее.
— За тем большим деревом. Разве ты не помнишь, это то, с которого свалился Нед?
— Да, это оно. Может быть, они ждут нас. Я хотел бы доехать домой на телеге, а ты нет? — и Робби слегка оживился, устало бредя дальше к концу большого пастбища.
— Нет, я предпочла бы пешком, — отвечала Нэн, чувствуя уверенность, что ей придется сделать это, и заранее готовясь к нелегкому испытанию.
Еще один долгий переход в быстро сгущающихся сумерках — и новое разочарование, так как, добравшись до дерева, они, к своему ужасу, обнаружили, что это не то дерево, на которое влезал Нед, и что нигде не видно никакой дороги.
— Мы заблудились? — спросил Роб дрожащим голосом, в отчаянии сжимая ручку своего ведерка.
— Да нет, просто я не знаю, куда идти, и думаю нам лучше позвать их.
И они оба кричали, пока не охрипли, однако никто не отозвался, кроме хора лягушек.
— Там еще одно большое дерево, может быть, это то самое, — сказала Нэн, у которой упало сердце, хотя она по-прежнему говорила смело.
— Я не могу больше идти. Ботинки такие тяжелые, я их не потяну, — и, совершенно измученный, Робби присел на камень.
— Тогда нам придется заночевать здесь. Я не против, если только здесь нет змей.
— Я боюсь змей. Я не могу остаться здесь на всю ночь. Ой-ой! Мне не нравится, что я потерялся, — и Роб сморщил лицо, собираясь заплакать, когда неожиданно ему в голову пришла чудесная мысль, и он сказал тоном полной уверенности:
— Мама придет и найдет меня. Она всегда находит. Так что я не боюсь.
— Она не знает, где мы.
— Она не знала, что меня заперли в леднике, но все равно нашла меня. Я знаю, она придет! — отвечал Робби, так уверенно, что Нэн стало легче, и, присев рядом с ним, она сказала, со вздохом раскаяния:
— Мне жаль, что мы убежали.
— Это ты меня заставила, но я не очень жалею; мама все равно будет меня любить, — отвечал Роб, цепляясь за свой якорь спасения, когда все другие надежды исчезли.
— Я так хочу есть. Давай съедим наши ягоды, — предложила Нэн после паузы, во время которой Роб начал клевать носом.
— Я тоже голодный, но я не буду есть мои; я обещал маме, что сохраню все для нее.
— Тебе придется съесть их, если никто за нами не придет, — сказала Нэн, которой в этот момент владел дух противоречия. — Если мы останемся тут на много дней, мы съедим все ягоды на пастбище, а потом умрем от голода, — добавила она мрачно.
— Я буду есть сассафрас[2]. Я знаю, это такое большое дерево, и Дэн рассказывал мне, как белки выкапывают его корни и едят их, и я тоже люблю копать, — возразил Роб, которого не пугала перспектива голода.
— Да, а еще можно ловить лягушек и варить их. Мой папа ел их однажды; он говорил, что они вкусные, — вставила Нэн, начиная находить привкус романтики даже в том, что заблудилась на пастбище.
— Как мы будем варить лягушек? У нас нет огня.
— Не знаю. В следующий раз я положу в карман спички, — сказала Нэн, отчасти подавленная тем, что возникло препятствие и провести эксперимент по приготовлению лягушек не удастся.
— А мы не могли бы развести огонь от светляков? — спросил Роб с надеждой, глядя на порхающие туда и сюда крылатые искорки.
— Давай попробуем. — И несколько минут были приятно проведены за поимкой светляков и попыткой поджечь ими зеленую веточку или две. — И зачем только их называют светляками, когда от них так мало света, — сказала Нэн, с презрением отбрасывая несчастное насекомое, хотя оно сияло изо всех своих сил и любезно походило по веточкам, чтобы доставить удовольствие невинным маленьким экспериментаторам.
— Мама скоро придет, — сказал Роб после новой паузы, во время которой они глядели на звезды над головой, вдыхали сладкий запах растоптанных их ногами папоротников и слушали серенаду сверчков.
— Не понимаю, зачем Бог вообще сделал ночь, день гораздо приятнее, — сказала Нэн задумчиво.
— Она для того, чтобы спать, — ответил Роб, зевая.
— Тогда спи, — сказала Нэн раздраженно.
— Я хочу в мою кроватку. Как бы я хотел увидеть Тедди! — воскликнул Роб, которому болезненно напомнило о доме нежный щебет птиц, задремывающих в своих маленьких гнездышках.
— Я не верю, что твоя мама когда-нибудь нас найдет, — сказала Нэн, начиная отчаиваться, так как терпеть не могла любое терпеливое ожидание. — Так темно, что она нас не увидит.
— В леднике тоже было совсем темно, а я был так испуган, что не звал ее, но она увидела меня, и она увидит меня теперь, хоть и темно, — уверенно отвечал Роб, вставая, чтобы вглядеться в темноту, откуда должна была прийти помощь, которая еще никогда не подводила его.
— Я ее вижу, вижу! — закричал он и побежал так быстро, как только могли нести его усталые ноги к медленно приближающейся темной фигуре. Вдруг он остановился, затем повернул назад и возвратился в панике, спотыкаясь и визжа: — Нет, это медведь, большой черный медведь! — и он спрятал лицо в юбках Нэн.
На мгновение Нэн задрожала, даже ее храбрость испарилась при мысли о настоящем медведе, и она уже была готова повернуться и бежать, не разбирая дороги, когда услышала негромкое "М-му", от которого ее страх тут же превратился в веселье, и она сказала смеясь:
— Это корова, Робби, добрая черная корова, мы уже видели ее сегодня вечером.
Корова, казалось, чувствовала, что это не совсем обычное дело — встретить двух маленьких людей на пастбище после наступления темноты, и любезное животное приостановилось, чтобы обдумать происходящее. Она позволила им погладить себя и стояла, глядя на них своими кроткими глазами, так нежно, что Нэн, которая не боялась никакого животного, кроме медведя, загорелась желанием подоить ее.
— Сайлас учил меня доить, и ягоды с молоком — это так вкусно, — сказала она, высыпая содержимое своего ведерка в собственную шляпу и храбро начиная новую работу, пока Роб стоял рядом, повторяя по ее команде всем известный стишок: