Всё потеряно. Красное зарево разливается по горизонту, смешиваясь с отблесками солнечных лучей, отдающих последние силы, чтобы хоть немного выделиться в этом пламенеющем пейзаже, создающем образ стекающей по рукам из вскрытых вен крови. Великолепная звезда солнечной системы словно падает в бездну, спрятанную за линией, разделяющей небо и землю. Впрочем, как и все ожидания О'Брайена. Парень осматривает взглядом светлое помещение больничной палаты. Умеренный писк аппаратов чуть будоражит восприятие, и хочется узнать, как он здесь оказался. Он мало что помнит, кроме сильной боли, скрутившей его до того, что пришлось просто отключиться. Он не выдержал. А потом оказался здесь.
Дилан поворачивается, но сильная боль в боку отдаёт резким импульсом, заставляя чертыхнуться и проклясть всё, что только вспомнится. К руке прикреплён катетер, трубки ведут к капельнице, нависающей над ним с правой стороны. Дилан с трудом приподнимает голову, пытаясь посмотреть в сторону. Ему чего-то не хватает, но он не понимает, чего именно. За дверью слышится чьё-то бормотание, а затем ручка двери нажимается, и в палату входит медицинский работник.
– Вы проснулись? – мужчина с неподдельным удивлением в голосе обращается к нему, проверяя жизненные показатели на приборах. – Как чувствуете себя?
– Всё болит, – на выдохе со стоном отвечает Дилан, смутно соображая, что же могло спровоцировать настолько мрачное состояние. Ему больно даже говорить, и каждое слово вызывает своеобразные ожоги в горле, как только он вдыхает воздух. – Что произошло, док?
– Вы не просто порядочно приложились головой, – мужчина ведёт бровью, давая понять, что всё гораздо серьёзнее, чем предполагает О'Брайен, – но к счастью, переломов у вас нет.
– Что удивительного в том, что я проснулся? – Дилан хмурится, не зная, как реагировать на высказывание врача, но тот выдерживает паузу, вероятно, обдумывая, как преподнести правду. – Док?
– Потому что он не проснулся, – несколько слов наносят резкий удар волной всех прошедших событий, и на Дилана разом наваливаются все воспоминания о недавно случившемся происшествии.
Удушающий дым, не позволяющий дышать, скрежет покорёженного металла, и только один слабый голос, умоляющий не оставлять его. «Дилан, не бросай меня». Чья-то рука едва касается пальцами его ладони, а он в состоянии болевого шока не понимает, что слышит. Он не может реагировать, смотря постоянно в одну точку. Голос становится всё тише, и рука, прикоснувшаяся к нему, обессиленно ложится на его ладонь.
Томас.
Единственное имя, заставившее пульс подскочить так, что врач в панике зовёт сестру с намерением вколоть пациенту успокоительное. Дилан не прекращает кричать, зовя его. Того, кто просил не бросать, но Дилан его бросил. Его нет рядом с Томасом. Парень не реагирует на отвлекающие манёвры. На глазах выступают слёзы, которыми он с радостью бы захлебнулся, если бы смог. Всё обрывается резко, когда через катетер поступает какое-то вещество, моментально начинающее действовать, распространяясь с кровью по всему организму. Состояние сонливости очень быстро начинает преобладать над О'Брайеном, который уже не кричит снаружи. Но у него скорбит душа, его рвёт изнутри на части от осознания роковой фразы: «он не проснулся». Брюнет отдал бы всё, чтобы оказаться сейчас на месте Томаса. Уж лучше бы он сам не проснулся.
– Всё будет хорошо, – на задворках сознания слышен женский голос, но Дилан даже не слушает, потому что ничего уже не важно. Потому что всё потеряно.
Он видит себя. Безобразно покорёженный металл корпуса автомобиля не даёт ни единого шанса для тех, кто ещё, может быть, остался жив. Спасатели совместно договариваются, чтобы вытащить тела из авто как можно быстрее. У многих в душе ещё теплится надежда, что двое парней могли остаться в живых. Дилан почти хрипит. Свет фонарика, попадающий на его глаза, почти не получает нужной реакции, и зрачок не меняет свой размер. Громкие сирены машин скорой помощи рассекают своим звучанием воздух. Некоторые качают головой, одним видом показывая, что вряд ли у кого-то из потерпевших есть шанс выжить.
Дилан не видит его. Смутные образы человеческих фигур в дыме не могут приобрести чёткие очертания, и ни в одном из людей он не узнаёт его. Томаса просто нет. Тело не слушается, и при всём рвении Дилан не может повернуть хотя бы голову. Если бы он мог кричать, то изо всех сил кричал бы только одно слово. Его имя в надежде, что Томас вернётся к нему.
Воспоминания прерываются, и парень резко распахивает глаза. Всё та же холодная палата, всё та же капельница, пищащие приборы и матовое стекло в двери, ведущей к больничным коридорам. Физическая боль, не идущая ни в какое сравнение с тем, что не лечится, потому что оно душевное. Ничего не изменилось и, скорее всего, никогда не изменится.
Дилан не может успокоиться. Едва став через некоторое время на ноги, он закатывает скандал, требуя как можно больше информации о Томасе. Мало кому есть дело до того, что чувствует парень, и только одна медсестра, видя его мучения, почти шёпотом, отойдя с ним в сторону, сообщает: «он в коме». В коме. Брюнет хватается руками за голову, потому что чувствует, что равнодушие врачей убивает. Беспристрастное выражение лиц людей в белых халатах, проходящих мимо, вызывает чувство смертельного одиночества. Парень еле заметно кивает, словно соглашаясь с тем, что Томас должен быть в коме. Это, наверное, лучше, чем если бы ему сказали: «он в гробу».
Дилан требует, чтобы ему дали доступ к сектору реанимации. Все наотрез говорят, что доступ к Томасу имеют только его родные.
– Вы его родственник? – гневный взгляд врача вынуждает съёжиться так, чтобы лучше никто вокруг вообще не видел, что парень вообще здесь находится.
– Нет, – подавленно отвечает парень, понимая, что всё и так решено. Всё потеряно.
Проходит время, и он возвращается домой, так и не получив никаких результатов своих стараний. Врачи сказали только, что никто не отключит Томаса от приборов, пока его родные не дадут согласие. Согласие на то, чтобы Дилана лишили последней тлеющей надежды. Чтобы Томаса лишили последнего вздоха.
Дилан садится за стол, положив руку на стул, стоящий рядом. Сжимает губы, чтобы не дать воли выступающим на глаза слезам от воспоминаний, когда рядом с ним сидел Томас. Хватает стопку листов, на которых записаны тексты, сочинённые ими. Вечерами Дилан и Томас садились за этот самый стол и записывали на этих листах все мысли, которые только приходили в голову, а потом сочиняли из всего этого песни и накладывали на музыку.
Он берёт в руку лист и что-то чиркает на нём. Один раз, второй, третий. Резкий звук – и листок рвётся в месте соприкосновения с карандашом. Дилан чертыхается, в итоге выбросив двадцатый по счёту тетрадный лист в мусорное ведро.
«Такого не могло произойти».
Обречённо набирает мобильный номер Сангстера, хотя знает, что тот не ответит. Слушает голос автоответчика, который, в принципе, только и является единственным подобием голоса Томаса... Всё не могло так закончиться. Всё не может быть потеряно.
«Привет, это Томас, и если я не отвечаю, значит, случилось нечто важное, а всё остальное пусть останется на голосовой почте. Спасибо».
Скупая слеза стекает по щеке, и Дилан резко смахивает её тыльной стороной руки. Это слишком больно. Это безнадёжно. Тёмные глаза смотрят в окно, не видя пейзажа за ним, словно вглядываясь в бесконечную темноту и пытаясь найти хоть какую-то зацепку, которой нет. К сожалению, её нет. Рот кривится в какой-то саркастичной усмешке, и взгляд падает на стакан и бутылку виски на столе. Он не прибегает к алкоголю, но это сильнее любого опьянения. Даже в таком состоянии Дилан будет помнить, что всё потеряно.
Первый глоток жидкости обжигает горло, хотя он и так привык к виски.
– Слишком... – О'Брайен обрывает фразу на полуслове, зажмурив глаза. Слёзы без спросу выступают, медленно стекая по щекам. – Чёрт, – залпом парень выпивает тёмную жидкость, затем громко закашлявшись. – Проклятье!
Дилан берёт в охапку тетради и блокноты, в которые заносил самые сокровенные и приятные моменты, о которых хотелось вспоминать и вспоминать, утопая в океане приятных впечатлений. Теперь этого не существует. Блокноты, один за другим, слетают в коробку, падая поверх дисков и ноутбука. Невидящим взором он смотрит на всё это, словно забыв напрочь о том, что было, когда они с Томасом были вместе.
Губы плотно сжаты, всё лицо напряжено, и только плечи изредка подрагивают, а в руке так и находится пустой стакан. Сквозь пелену выступающих против воли слёз он не сразу замечает, как загорается дисплей мобильного. Вибровызов возвращает к реальности, и Дилан, дрожащими руками нажимая код разблокировки, пытается сфокусировать взгляд на принятом сообщении он неизвестного ему абонента.
«Я не хочу умирать», – несколько слов на короткое мгновение пронзают всё его существо. Он не имеет и представления, кто мог это прислать. Судорожно набирая те же цифры, он ждёт гудка соединения, вместо которого слышит обезоружившую фразу: «данный номер не существует». Он набирает его повторно, думая, что ему послышалось, но нет, это не так. Второй, третий раз он слышит то же самое. Слёзы так и застыли на глазах, в которых плещется неподдельный ужас.
Этого не может быть. В голове ничего не укладывается, воспалённый разум не может принимать адекватные решения, но что точно чувствует Дилан – это желание бежать. Бежать к нему со всей силы, пока ещё не поздно. Пока он может всё остановить, не упустив момент, когда всё может быть уже потеряно.
На улице темнеет, и уже сумеречное время сменяется ночным. Городские огни проявляются всё ярче, а на дальнем фоне складываются в непонятный рисунок, утопающий в долинах автомагистралей. С высоких этажей кажется, что мир отдалён и вовсе не касается расколотой на части души О'Брайена. И не важно, что происходит там, внизу, потому что всё однажды потеряло значение.
Он спешит. Минуты кажутся вечностью, лёгкие горят адским огнём, а дышать почти невозможно. Дилану всё равно, что станет с ним, потому что сейчас его цель – спасение. И даже не себя, а того, кто стал для него всей жизнью однажды.
Огни городской трассы всё чётче выделяются на общем ночном фоне. Никто из прохожих не привлекает его внимание. Дилан спешит, несмотря ни на что. На огромное расстояние распростёрто здание больничного учреждения, окна которого пропускают ярко-белый, режущий глаза свет. Со стороны кажется, что жизнь там, внутри застыла, потому что куда больше принято, что кто-то в тех стенах умрёт, чем выйдет оттуда живым. Дилан врывается в эти двери, привлекая внимание проходящих мимо врачей.
Томас!
Его не могут остановить, ему не могут запретить. Только одна вещь имеет значение. И если жизнь Томаса прекратится, Дилан угаснет вслед за ним. Его пропускают. Едва натянув подобие белого халата, он забегает в реанимационный отдел. Находит нужный номер палаты и вопреки возгласам дежурного работника распахивает дверь. Он не смотрит, что происходит вокруг. Не обращает внимания на то, что его пытаются ухватить за руку и насильно увести. Он должен быть здесь.
– Я не бросил тебя, – он берёт руку Томаса в свою, сжимая её, словно это его последний шанс выжить. – Я не брошу тебя. Никогда.
Слёзы снова выступают на глазах, и на этот раз Дилан не сдерживает их. Упав на колени, он обессиленно опускает голову на белые простыни. Всхлипы, полные отчаяния, наполняют помещение, и даже врачи не смеют подойти, видя такую картину. Всё не может быть потеряно.
– Я не хочу жить в аду, Томми, – задыхаясь, Дилан снова открывает покрасневшие от слёз глаза и смотрит на спокойное лицо блондина. – Останься со мной. Пожалуйста, не будь моим потерянным раем...
Возникшая тишина в палате вдруг нарушается одним звуком. Приборы дают знак о резком уровне всплеска жизнедеятельности организма. Дилан, потерявший на мгновение дар речи, смотрит на руку Томаса, которую всё так же сжимает. Пальцы блондина слабо, едва заметно дрогнули в тот же момент, как зазвучали приборы.
Кто-то подхватывает Дилана сзади, отводя в сторону. Врачи почти подлетают к больничной койке: одни проверяют показатели, вторые спорят, третьи проверяют самого Томаса и признаки жизни. Дилан смотрит со стороны, будучи уже не в силах плакать.
– Он жив, – возглас врачей даёт новый жизненный толчок для надежды, тлеющей в глубине его сердца.
Они смогли сохранить свой рай на двоих. Он не бросил Томаса. Томас не оставил его. Ничего не потеряно.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
You're my lost Heaven
Historia CortaОни смогли сохранить свой рай на двоих. Он не бросил Томаса. Томас не оставил его. Ничего не потеряно.