Склеивая осколки

Глава 5. Не верь, не бойся, не проси (Часть 1)

Представь самые худшие последствия, которые может повлечь твой поступок, заранее смирись с ними и действуй.

Д. Карнеги

Любой поступок, даже неправильный — это движение вперёд.

А. Рабин

Гермиона пялилась в потолок почти всю ночь. Она вообще неважно спала последнее время, но в это утро чувствовала себя совершенно разбитой. Переживания из-за размолвки с Роном и предчувствие беды, необъяснимое никакими разумными доводами, заставляли ворочаться с боку на бок, а попытки отогнать навязчивые мысли оставались тщетными. Идея загрузить себя учёбой настолько, чтоб на внутренние терзания не хватало сил, оказалась не самой хорошей. И сейчас Гермиона не сомневалась: усталость всё усугубила.

Ночной кошмар стал тому подтверждением. Даже во сне подсознание искало ответы на мучившие вопросы. И не находило. Туманные образы родителей смешивались с картинками собственного безумия, чьи-то костлявые холодные руки душили, свет мерк, но смутные потуги вырваться из мёртвой хватки заканчивались одним — мольбой о помощи. Тонкий колючий иней, расползаясь по телу, лишал способности думать, а мнимые, невозможно далёкие голоса друзей стихали, словно пустота забивала уши, пока безысходность опускалась на грудь. А когда сквозь пелену вдруг проступил Малфой с палочкой в руке и единственным желанием на лице — причинить боль, Гермиона проснулась.

Она не закричала и не застонала — просто открыла глаза и почувствовала, как непрошенная слеза медленно стекла по лицу. Стёрла её рукой, запустила пальцы в волосы и замерла, повторяя как заклинание: «Святой Самсон, куда ночь — туда сон», так отгоняла детские кошмары мама. Тоска по родителям разрослась за мгновенье, превратив в маленькую кроткую девочку, когда полмира умещалось в родных объятьях, защищая от бед. Но она выросла, а значит, должна справляться сама.

Гермиона поднялась с постели раньше всех, чисто механически умылась, оделась, собрала вещи и в задумчивости спустилась в общую гостиную.

За завтраком дела пошли ещё хуже. Всё валилось из рук. В дверях очередной раз налетела на Аббот, перевернула за столом тыквенный сок и подавилась выпечкой. Последнее случилось, когда парни, сбившись в группу, о чём-то тихо переговаривались, а Финниган вдруг решил самым неожиданным образом подколоть налегающего на угощения Невилла, да ещё непозволительно громко, напрочь проигнорировав факт, что могут услышать непосвящённые:

— Проснулся зверский аппетит, герой-любовник? — лицо Лонгботтома тут же стало малинового цвета. Мальчишеские подтрунивания — обычное дело в спальне, но не за завтраком. — Ты почему молчал о своих подвигах? Предлагаю, с опозданием, но выпить по поводу присоединения к клану мужчин. — Рон, ты с нами? После занятий, конечно...

Джинни не сдержалась:

— Симус, а нельзя без твоих пошлых намёков обойтись? — она символически покрутила вилкой у виска, показывая, что тот помешался. — Неужели другого времени для обсуждения не нашёл? — на курсе ни для кого не была секретом некоторая озабоченность и бесцеремонность Финнигана, но иногда проще смириться, чем пытаться урезонить того, у кого в крови немагическая болезнь под названием «играй, гормон». К тому же, на шутки особо не обижались — не со зла ведь.

— А ты не подслушивай мужские разговоры! — Симус толкнул локтем сидящего рядом Поттера: — Угомони свою любопытную подружку, — и тут же получил сдачи — ответный тычок. — А день, между прочим, надо начинать с планирования. Чтобы к вечеру оказаться, образно выражаясь, во всеоружии. Так что Гарри сегодня не твой раб, рыжая, — Поттер потупил глаза, не желая встречаться с укоряющим взглядом Джинни. Повод, конечно, не устраивал, но немного веселья в мужской компании ещё никому не вредило. — Рон, так что скажешь? Только сестричку свою не слушай! — но та только качала головой, давая понять, что вмешиваться в обсуждение этой темы больше не собирается.

Гермиона догадалась, что вся эта болтовня ударила Рона по больному. Лонгботтом лишился девственности раньше него... Для Гарри это, конечно, не стало бы проблемой, но что можно подумать об обманутом в ожиданиях парне? «Нет, новых приступов злости не избежать».

— Не доставай, Симус! — сквозь зубы процедил Уизли и со звоном отшвырнул вилку в другой конец стола. — Чтоб ты знал, я вообще сегодня дежурю, — и, бросив на Гермиону недвусмысленный взгляд, даже не доев, пулей вылетел из-за стола. Джинни встретилась глазами с растерянной Грейнджер и одними губами прошептала: «Не обращай внимания».

— Нет, ему точно надо расслабиться! — как ни в чём ни бывало продолжил Симус. — Того гляди, пальнёт в кого-нибудь парой заклятий. Все проблемы в этом мире от девушек, — по-философски закончил он реплику и уже на ухо что-то обронил Гарри.

Тот только плечами пожал, не желая отвечать на вопрос. А точнее, не зная, что сказать. Примирение лучших друзей и для самого — загадка похлеще Тайной комнаты.

Гермиона с трудом допила сок. Понятно, на кого намекал Финниган. Она внутренне собралась и с невозмутимым видом поднялась с лавки, но сбила сумку, и пергаменты с выполненным заданием чуть ли не на неделю вперёд покатились по полу. Стремительным взмахом палочки возвращая их на место, Гермиона заключила: день обещает стать нелёгким.

И не ошиблась.

Испытания продолжались. На сдвоенном Зельеварении котёл Рона совсем не случайно два раза опрокидывался. Всё потому, что очередное непонятное варево вызывало плохо контролируемые вспышки ярости. Профессор Слизнорт даже отправил неуравновешенного Уизли к мадам Помфри, беспокоясь, не поразила ли беднягу жёлтая лихорадка. Гарри всё это время старался урезонить друга (пустая затея!), косился на Гермиону, вспоминал Джинни и удивлялся, как она, по крайней мере, внешне остаётся такой спокойной. Наверное, сказывались годы тренировок и немалое количество братьев. Сложно это представить, если ты единственный ребёнок в семье.

Малфой только что не пел от восторга, и чем сильнее злился Рон, тем шире становилась улыбка Драко. Зельеварение стало ещё более непредсказуемым, когда профессор Слизнорт решил наказать того за несвоевременную радость и поставил в пару с... Поттером. Взамен выбывшего Рона. Все попытки опротестовать сей факт свелись к угрозе ежедневных трёхнедельных наказаний за споры с преподавателем. Наверное, декан Слизерина считал, что и Гарри это не повредит. Как сказал однажды Слизнорт: «Занимайтесь любовью, а не войной», но его нестандартные приёмы по уменьшению вражды между факультетами вызывали порой противоположный эффект.

Вот и в этот раз воспитательные меры вылились в новые распри, ведь выпадающий из реальности Гарри перепутал несколько ингредиентов. За что удостоился не только злобного шипения со стороны Малфоя и негодующего взгляда Слизнорта, но и оклика Гермионы. Жаропонижающее зелье считалось не самым сложным в приготовлении, и поэтому возгласы Драко: «Проснись, Поттер! Я не хочу из-за тебя всё завалить, идиот! И какого дракла ты меня не слушаешь?» имели под собой разумные основания.

«День не задался с самого утра, — решила Гермиона. — Джинни нужно прекратить эти ночные свидания. Гарри из-за гормонов в облаках витает».

К концу занятий Рон заявился от мадам Помфри более-менее спокойным. И даже шепнул Симусу что-то вроде: «Дело есть». Искоса наблюдая за дружескими похлопываниями Финнигана, Гермиона почему-то вспомнила о разговоре за завтраком, и перспектива распития спиртного мальчишками нисколько не радовала. Успокаивало лишь то, что взвинченного Рона ждало дежурство. И учитывая ночные предположения на тему: «Что происходит?», единственно верное решение — библиотека.

А, значит, вечером предстояло погрузиться в чтение совсем не учебной литературы.

* * *

Рону нравилось чувство опьянения. Сразу не так паршиво на душе. Сердце не ноет, злоба не душит, обида — тоже. На разрыв с Гермионой не то чтобы пофиг... Но набить морду первому же нарвавшемуся идиоту не тянет. Внутри какая-то лёгкость и твёрдая уверенность: девственником не помрёт!

Откуда вообще взялись сомнения?

Просто на фоне Гермионы все остальные блекли. И пусть сам не семи пядей во лбу, но необъяснимая, почти животная потребность не только в красивой, но и умной, уже начинала напрягать. И кто бы ни строил глазки вчерашнему герою (та же Боунс, например) — не цепляло! Не задевало ни одной струны, потому что жажда близости меркла, когда ясно понимаешь — девушка не та...

Рон снова отхлебнул из фляжки, и горло приятно обожгло. Не каждый день хлещешь огневиски как воду, не замечая вкуса, и лишь остатками разума сдерживаешься, чтобы не напиться до одурения. Вот тогда, действительно, станет всё пофигу! И ложное ощущение счастья и свободы от Гермионы вытеснит тоску и гнев. А порой даже ярость...

Дежурство шло без особых проблем. На восьмом этаже Хогвартса старостам вообще редко кто попадался на глаза. Даже привидения. А подшофе длинные, немного мрачные коридоры казались тёплыми и радужными. Ноги расслаблены. В голове — сладкий туман. Более того, хочется петь. Нет, орать что-то вроде: «Да катись всё к дракловой матери!», наслаждаясь эхом. Приходилось, конечно, сдерживаться, чтобы не выдать своё состояние, но и обязанности уже не представлялись такими скучными.

Жизнь прекрасна!..

Поворот. Ещё один. Закоулок. Ступенька. Ещё одна. Ниже и ниже... Рон с предвкушением потянулся за фляжкой: истерзанная эмоциями натура просила напиться и забыться. Плевать на всё с высокой горки! На правила — тем более.

И тут тихий всхлип. Ещё один... Рон замер — он не мог ошибиться:

Вот этот болезненный, полузадушенный, с трудом сдерживаемый крик души. Внизу кто-то плакал — ни грамма сомнений. Приподнятое настроение как ветром сдуло.

«Уйти? Пусть поревёт — полегчает?»

Ноги не слушались разума, приросли к месту. Влияние процесса взросления и хорошего воспитания — не можешь пройти мимо женских слёз. Не хватает мужества или, наоборот, глупости, чтобы выбросить этот тихий всхлип из головы как абсолютно ненужное. Не хватает даже пьяного пофигизма, чтобы равнодушно отстраниться от чужой боли и не чувствовать себя паршиво.

«А вдруг это Гермиона?» — сердце кольнуло, и пришлось сделать глоток огневиски. Принять лекарство от опостылевшей любви.

Внутренний зверь злорадствовал:

«Ага, сейчас... Торчит в библиотеке с учебниками и похрен ей на то, что ты тут страдаешь как размазня!» — Рон медленно спустился ниже.

На площадке между этажами стояла Она. Трудно узнать девушку со спины, особенно если та, судя по ощущениям, не с твоего факультета. При свете факелов можно только оценить стройную фигуру и блестящие тёмные волосы. Подкрасться поближе. Легко — пальцами — коснуться плеча. Увидеть, как девушка вздрогнула и обернулась...

И тут же замереть от необыкновенной синевы глаз. Заплаканных, но таких красивых.

— Уизли, — шёпотом, спешно вытирая слёзы. — Ты сегодня дежуришь? Я... я не услышала тебя.

Рон не знал, что сказать.

«Извини, что напугал? Не плачь? Малфой — гад? Так это всем известно! Бред...»

Ничего подходящего в голову не приходило. Особенно, если в утешении не силён. И чтобы не молчать:

— Выпить хочешь, Фоссет? — протягивая флягу со спиртным.

Рон подумал, сейчас начнёт стыдить, заявит, что это отвратительно и глупо, что это чёрт знает что!.. Но тонкая изящная ручка резко выхватила баклажку, и полуоткрытые губы жадно приникли к горлышку. Сандра отхлебнула слишком много, закашлялась и, обмахивая рот кистью, выдохнула:

— Огневиски?

— Да ты знаток! — ухмыляясь и подперев плечом стенку, выдал Уизли. — Оно самое.

— Спасибо... — секундное замешательство, — Рон, — фляга вернулась в руки законного владельца.

— Успех алкогольной терапии налицо — перешли на имена. Сандра, кажется?

Она утвердительно кивнула и уже не грустно, а с издёвкой спросила:

— Разве типичного нытья Старосты не будет? «Скоро отбой, а ты не в кровати! Двадцать баллов с Когтеврана! Месяц отработок!» Или есть что-то новенькое?

Ещё совсем недавно — из важности — Рон, наверное, выдал бы что-нибудь из озвученного списка. Но сегодня... Точнее, сейчас:

— Стоп, стоп, стоп! Сбавь обороты. Ещё? — он снова протянул фляжку.

— А почему от тебя не пахнет? — размышляя над заманчивым предложением, поинтересовалась Сандра. Неожиданная беседа с Уизли не входила в планы. Вообще!.. Но было что-то в этих полупьяных глазах, говорящих «Ты не одинока со своим разбитым сердцем». — Подпольная магия? — приятно удивленная, уточнила она.

— Да, кое-кто показал пару заклинаний, — он поблагодарил «кое-кого» про себя: «Спасибо, Симус». — Вкус, конечно, не тот, но зато не несёт за милю. Так как? — Рон демонстративно приложился, пить в компании куда интереснее.

Он разглядывал подругу по несчастью: градус в крови прибавлял смелости. Сандра была невысокой, и Рон в какой-то момент поймал себя на том, что смотрит на её грудь. И отмахнулся. Распалять воображение — не лучший вариант. Тем более, что Фоссет заметила и, не пытаясь скрыть некоторое смущение, свела края блузки. При мысли о том, кто касался этой груди, вопрос сам сорвался с губ:

— Ты плакала из-за этого белобрысого козла?

— Хм... А ты не церемонишься, — Сандре не хотелось признаваться. — Нет, домашние проблемы, — настало время ответить «взаимностью»: — А ты чего напиваешься на дежурстве? Из-за Грейнджер? Переживаешь, что вы расстались?

— Давай закроем эту тему, не начав! — ноздри Рона гневно раздувались при упоминании о Гермионе.

— Ну, как скажешь. Только учти — это порочный круг: злишься — ошибаешься — опять злишься — делаешь глупости. И не выбраться... Иногда легче, если выговоришься.

Рон закачал головой:

— Лучше пить, чем болтать. И не горю я желанием из долбанной вежливости спрашивать про сама знаешь кого. Надо было врезать ему тогда! — он решил присесть на ступеньки и в подтверждение свой правоты протянул спиртное Фоссет.

Последняя фраза прозвучала так, будто ей стало бы от мордобоя легче, ведь после маленькой мести чужими руками повода для слёз меньше. Сандра этот очевидный намёк оставила без комментариев, выхватила фляжку и сделала ещё один большой глоток.

— Любопытно, я думала, ты... — Фоссет старалась подобрать нечто необидное, потому что замечала, как легко вывести Уизли из равновесия.

— Что?.. — оскалился Рон. — Давай договаривай!

— Не знаю... Другой. Более равнодушный, что ли... И грубый.

— А ещё тупой придурок? — руки стиснули собственные штаны. Самокритика давалась непросто.

— Нет! — поспешила разубедить Фоссет. — Грейнджер не запала бы на такого. Просто другой. И мне жаль, что у вас...

— Заткнись, Сандра! — перебил он, с трудом не переходя на крик. Только внутренне зарычал. — Правда... Так надёжнее, поверь, — в эту минуту Рон отдавал отчёт своей вспыльчивости. Он похлопал по ступеньке ладонью, приглашая присоединиться. Некрасиво как-то сидеть в присутствии стоящей девушки. Да и задирать голову, чтобы не пялиться на ноги, не улыбалось. Почему-то вспомнились раздвинутые колени Гермионы. И своё поражение... Лицо сразу же побагровело.

Сандра спешно протянула Рону огневиски. По тому, как жадно он приложился, стало ясно — тему лучше сменить:

— Тогда расскажи мне о чём-нибудь. Чтобы отвлечь.

— Сказочник из меня хреновый. Уверяю тебя!

Фоссет присела рядом и, не отводя глаз, старалась утопить собеседника в их синеве:

— У тебя ведь, в отличие от меня, большая семья, — в голосе чувствовалась зависть. — Весело, наверно, бывает.

— Это точно, — улыбаясь, протянул Рон и решил рассказать про то Рождество, когда близнецы изловили садового гнома и соорудили из него украшение для ёлки. Ангелочек получился ещё тот!..

* * *

Гермиона корпела над книгами уже не один час. «Справочник колдомедика». «Редкие заклятия». «Продвинутая магия»... Пролистывала страницу за страницей, мечтая найти хоть какое-то объяснение для не совсем обычного поведения Рона. И всё впустую. Пока. И почему раньше казалось, что в библиотеке можно найти ответы на все вопросы? Не ясно. Но пытаться стоило.

Джинни утверждала, что у брата — затянувшийся переходный возраст и приступы зазнайства. Гормональный бунт и болезнь под названием «кретинизм», потому как слушает только себя. Но Гермиона, со скрупулёзностью проглатывая книгу за книгой, надеялась найти хоть что-то, схожее с симптомами Рона. А какие? Внезапная грубость? Постоянная злость? Желание переспать с любимой девушкой? Так что в этом ненормального? Голова шла кругом. Может, это часть взросления? Меняется жизнь — и вместе с ней люди. Но метаморфозы казались слишком резкими. С другой стороны, Рон и раньше был вспыльчивым и обидчивым...

Гермиону отвлекли голоса друзей. Сначала — Джинни:

— Гарри, прошу, не вмешивайся. Пусть сам расхлёбывает. Ему не одиннадцать и даже не четырнадцать! Пора думать головой, а не сам знаешь чем.

Он остановился прямо перед столом Гермионы.

— Я не собираюсь читать ему морали, связывать, колдовать, но я должен рассказать... Уверен, всё не просто так, из позёрства. Гермиона должна знать, тем более, она считает, что Рон...

— А что Рон? — Грейнджер с волнением приподняла голову.

— Как бы на себя не похож, — закончил фразу Гарри, разглядывая внушительную стопку из книг. — Нашла что-нибудь?

— Я даже не знаю, где искать и что... И надо ли вообще! — Гермиона явно устала от бесплодных усилий и даже повысила голос. — Так что случилось?

Вместо друга, язвя над непутёвым братцем, ответила Джинни:

— Он решил скрасить своё дежурство фляжечкой с огневиски.

Гермиона резко захлопнула книгу, заставив друзей вздрогнуть.

— Но если его поймают, лишат должности Старосты! Он рехнулся? Гарри?! — с таким недоумением, будто Поттер — последняя инстанция и соглядатай в одном лице.

— Вот и я говорю — Рон странный, — Гарри сам стал подозревать неладное. — Он, конечно, переживает и злится... ну, из-за... вас, но ведь должность Старосты — его мечта... Чёрт, что происходит?!

У Джинни было своё мнение:

— А, по-моему, Рон — обычный безответственный идиот! Ссора с Гермионой — не повод бросаться во все тяжкие, чтобы показать остальным, какой он якобы мужик. Ещё этот Симус!..

Гермиона спешно отлевитировала книгу на полку и засеменила в сторону двери. Гарри не сдержался:

— Ты куда? — (нет, ясно куда, но зачем?!) — Не стоит сейчас его трогать, ты же не знаешь, что с ним! И я не знаю. А вдруг станет ещё хуже? Ты же любишь всё обдумать...

— Ты считаешь, есть на это время? - удивилась она. - А по-моему, нет! Я найду Рона, лучше его подменить.

— Это плохая идея, — вставила Джинни, прикидывая последствия. Достучаться до разума надутого братца — тяжёлая задача даже для Грейнджер. — Он только пошлёт тебя, как и Гарри пару часов назад.

— Я что-нибудь придумаю! — выкрикнула на выходе Гермиона. — Нельзя позволять ему...

Джинни с Гарри переглянулись.

«Неисправима!» — он поспешил следом, но в его руку вцепилась другая рука — нежная, тонкая и родная...

— Нет, — прошептала Джинни, успокаивающе гладя Гарри по плечу. — Пусть попробует. Может, поорут, выговорятся и помирятся, наконец. С огневиски Рон может и подобреть. Кто знает...

* * *

Рону нравилось, как Сандра смеётся: негромко и абсолютно искренне. Как она закидывает назад голову, словно подставляя лицо отблескам огня. Как поправляет случайно упавшие на лицо волосы, едва-едва гладя себя кончиками пальцев. Как улыбается, демонстрируя очаровательную ямочку на щеке. Одну, кажется... Как смотрит, будто перед ней не друг, а парень. И Рон чуть ли не дурел от чарующей синевы глаз!

Фоссет умела слушать. И, главное, внешне не прилагала для этого никаких усилий! Не задевала, не разглядывала между делом каменную кладку, и хотя Рону казалось, что иногда он несёт полную чушь, лишь бы не молчать, не пыталась умничать, как многие когтевранки. Весь этот словесный бред имел одну цель: не дать заметить замешательства, стоило им встретиться взглядом. Сандра была красивой девушкой, и Рон посчитал, что вряд ли это заслуга огневиски. Слава Мерлину, не настолько пьян, чтобы приукрашивать действительность.

Теперь уже Фоссет что-то говорила и говорила, но по тому, как едва-едва заплетался язык, было понятно — спиртное и ей ударило в голову. Сандра прикладывалась к заветной фляжке чаще Рона, невольно позволяя наблюдать, как губы призывно обхватывают горлышко, но он сам отказывался напиваться до беспамятства, тем более, что принял уже достаточно. Сколько они тут торчат со своими пьяными разговорами? Минут сорок? Час? У Рона пропало ощущение времени. С другой стороны, если бы что-то случилось, его бы уже искала разгневанная Макгонагалл и, наверное, Грейнджер. Да она бы испепелила его на месте! И Летучемышиный сглаз в исполнении Джинни показался бы меньшим злом. Странно, но всё это абсолютно не волновало.

— А с тобой легко, — сам не понимая как, вслух произнёс Рон. Он сам удивился своему голосу — пьян, но не мямлит.

— И за это надо выпить, — улыбаясь, мелодично произнесла Сандра и потянулась за фляжкой.

— Нет, тебе уже хватит, — Уизли отдёрнул кисть. Если так дальше пойдёт, то до общей гостиной Когтеврана Фоссет придётся нести на руках.

— Ты ж не моя разлюбезная мамочка, перестань! — шутливо надутые губки только развеселили Рона. — Не знала, что ты можешь быть таким жадным!

Но на самом деле таким разумным. Близость красивой девушки начинала не по-детски волновать, так и до соблазна распустить руки недалеко.

Рон вскочил с лестницы при очередной попытке Сандры выхватить желаемое. О волшебной палочке она и не вспоминала — а зачем, когда так хорошо и спокойно. Не чувствуешь злобу и ненависть, как с Малфоем. Никакой внешней отстранённости и, чёрт возьми, никаких правил!

А огневиски и, без сомнения, нервничающий Уизли вызывал недвусмысленное томление.

— И вообще... — он отступил на пару шагов. — Нам, наверное, пора. Поздно...

Сандра поднялась:

— Последний глоток, обещаю, — и тут же сделала резкий выпад, но Рон успел поднять фляжку над головой. Нашла с кем соревноваться в реакции — с бывшим вратарём факультетской команды. Да, выпил, но он здесь не единственный во хмелю.

Ещё один рывок — мимо! Прыжок — не достала! Рон широко улыбался, перекладывая желаемый трофей из одной руки в другую. С притворным укором цокал языком и ловил себя на том, что следит за тем, как Сандра немного облизывает губы перед очередной попыткой.

— Долго стоять с поднятыми руками ты не сможешь! И вот тогда...

— Что тогда? Ты не сильнее меня, Сандра, — Рон непринуждённо опустил руки и спрятал фляжку за спиной.

— В моей слабости — моя сила, — Фоссет совершила очередной выпад вперёд и в сторону. Вцепилась рукой в кисть и издала крик ликования. Но не тут-то было!.. Уизли изворачивался, притворно кусая Сандру за плечо. Та смеялась, но попыток завладеть спиртным не прекращала.

Рывок. Ухмылка. Ложный выпад. Опять рывок. Бесцеремонный толчок бедром... Несколько секунд борьбы веселили обоих. И тут Фоссет замерла, в пылу битвы случайно почувствовав рукой эрекцию.

— Извини... Пожалуйста, — румянец на щеках сбивал Рона с толку. «Стесняется, или это результат глупой забавы?» — Я потрогала тебя. Там, — зря она опустила взгляд. Не понять, на что намёк, невозможно. Возбуждён, и что? Не истукан. А раз девчонка не сделала вид, что не заметила, значит, ей не всё равно.

Сандра думала, Уизли растеряется, но ответ прозвучал иначе. Скорее соблазнительно, чем неловко:

— А что в этом странного? Ты была слишком близко и касалась меня своей грудью, а удивительно синие глаза смотрели так... — Рон громко выдохнул. — Всё! Думаю, нам действительно пора.

Услышать очередное «Мне жаль» или «Всё слишком быстро» не хотелось. А делать вид, что крамольные мысли не посещали — глупость. Факт есть факт: возбуждён. И пьян. И не против почувствовать на вкус далеко не огневиски. Ну, если только на этих полуоткрытых губах. А бегство лучше? Возможно. Так проще. Потому что желает этого слишком сильно и абсолютно похрену, что перед ним бывшая девушка... Малфоя! Нет, страх перед хорьком не при чём. Более того, подробности их интимных отношений изгонялись из головы, стоило только представить себе хоть что-то на эту тему.

— Ты боишься меня, Рон? — Сандра приблизилась. Недвусмысленная реакция на её близость задела особые струны. Фоссет положила ладонь ему на грудь. «Такой тёплый... Даже через ткань. И все мысли написаны на лице, но дистанцию сохраняет. Из-за Грейнджер? Или... не из-за неё?»

— Тебя? Что ты несёшь? Ты даже без палочки!

— Тогда почему сердце так бьётся? Тебе страшно, — не вопрос. Утверждение. — Только я не знаю, почему, — Сандра не могла выпалить прямо в лоб: «Девственник?» А какая, в принципе, разница? Он способен согреть. И, что немаловажно, любить. И украсть сейчас немного любви казалось не преступлением, а жизненной потребностью. Хотелось не думать, а чувствовать. Когда им обоим плохо.

И больно.

— Я боюсь только пауков, — Рон сам не понимал, что несёт. Но когда Сандра стояла так близко и смотрела прямо в глаза, тоска по Гермионе отступала.

— Хочешь, я избавлю тебя от арахнофобии? — медленно водя пальцем по груди, заставляя сердце биться ещё чаще.

И отвечать с придыханием:

— Ты это о чём?

— Знаешь... Есть такой метод — погружение в страх, — рука скользила всё выше и выше. Не спеша. Соблазняюще — уже по плечу. И что-то внутри Рона подсказывало, речь идёт не о чёртовых пауках! — Когда остаёшься с ним наедине. Не на секунду — на минуты. Или даже часы. И тогда ты переживаешь все эмоции с максимальной силой. Снова и снова. Иногда с ужасающей частотой. Но ты принимаешь пугающую близость, стараешься совладать с собой и погружаешься в неё всё глубже, — Рон слушал и слушал. И чувствовал волнующие прикосновения. Он не хотел, чтобы Сандра замолчала, потому что слова заводили мысли так далеко... — У тебя учащается пульс, дыхание тоже, но ты смотришь и смотришь в глаза страху, тонешь в нём и понимаешь, что не всё так плохо. Ты осознаёшь свою силу, потому что владеешь им как...

Рон сорвался:

— Заткнись, Сандра! — запуская пальцы в тёмные волосы. — Ты слишком много говоришь.

Он поцеловал её. Жарко. Зло. Он целовал её немного грубо, наказывая за то, что заставила сердце замолчать.

И с благодарностью.

За то же...

* * *

Драко влетел в свой заброшенный «уголок» и бросился к окну. Казалось, сейчас стошнит. Желудок скрутило от напряжения, и ужин уже подступал к горлу. Крайне противное чувство — когда тебя вот-вот вывернет, а кто-то невидимый гладит по спине, пытаясь символически поддержать, пока спазмы сотрясают тело.

Драко с трудом сдержался. В какой-то момент затуманенный взгляд застыл на косяке — знакомые полустёртые буквы расплывались. Сердце замерло.

«Нет, только не здесь!» — ладони с силой упирались в подоконник, пока сознание боролось с физиологией.

«Может, стереть себе память? Нет, это признак слабости. Не сейчас. А вся эта херня называется «не шляйся по Хогвартсу — и не напорешься на двух идиотов на грани траха!»

Вроде обычное дело... Сам не без греха. Можно было отпустить пару гадостей, но внутренности так и выворачивало наизнанку. Тяжело дыша, Драко жадно вдыхал свежий воздух. Ещё час назад, наложив на сумку всевозможные чары, лишь бы не слушать очередные наставления, он старался привести мысли в порядок.

После письма от матери было хреново. Очень хреново. Но и хорошо одновременно. Любовь чувствовалась в каждой строчке. В десятках букв, мелькающих перед глазами, и почти бесценных...

Но теперь стало ещё и мерзко. Будто наступил во что-то гадкое, и теперь вина и страх смешались с отвращением, мучая слабое тело.

«И надо же — напороться на такое... — ещё один спазм. — Меня прокляли».

Драко судорожно тёр виски, дико жалея, что оставил сигариллы в другом пиджаке. Лучше бы чёртова Реддла! Но верить в порядочность сокурсников? Нет, ещё не свихнулся. Найдут — сдадут — и будут ждать награды за бдительность!

— Рон... — услышал Малфой слабый голос. И шаги.

Драко с волнением сглотнул.

«Грейнджер. Вот дерьмо!»

Он прижался к стене у двери. Расстегнул пиджак.

«Малфой трусит? Да, твою мать, трусит! — судьба даёт ему шанс, а он, как последний болван, прячется. — А вот хрен тебе!..»

По спине тонкими дорожками пробежал холодок — снизу вверх. Сердце зачастило. Грудь неровно вздымалась, а рука уже искала палочку. Где-то на задворках сознания пульсировала мысль, приказывающая:

«Решай проблему, Малфой. Решай! Она ищет придурка? Значит, пусть найдёт. И тогда посмотрим, кому из нас будет хуже».

Липкое чувство — страх — отступало, потому что другое, сладко-обжигающее, наполняло мышцы силой. В голове — никаких сомнений, только злоба.

И жажда расплаты.

* * *

Гермиона считала шаги. Периодически. И ещё думала, о том, что скажет Рону, когда найдёт его. Очередное «Мне жаль. Я не хотела причинить тебе боль»? Зачем рисковать своей мечтой так бездумно? Из-за чего? Кого? Из-за неё?.. Нарушать правила ради высокой цели — одно, а вот делать глупости, поддавшись слабости, — совершенно другое!

Как же сейчас хотелось, чтобы не случилось этой злосчастной субботы! Не надо было спешить. А ещё точнее — давать надежду. Следовало найти другой способ дать понять себе и Рону, что он лишь друг. Лучший друг. Любимый? Да. Но иначе... Вот если бы ещё подождали, и тогда... Возможно, потом... Гермиону бросало из стороны в сторону, словно осенний листок на ветру.

А может с ней самой что-то не так? И как утверждала Трелони, она сухая, как страницы учебников? В них вся её страсть? А жажда любви — типичные фантазии, не имеющие ничего общего с физическим влечением?

Поворот. Ещё один. Закоулок. Ступенька. Ещё одна. Всё выше и выше. И выше... Тихо. Шаг за шагом. Целиком погружённая в собственные мысли.

«Может, я просто не способна? Что же теперь будет с нами?»

Стоп.

Гермиону пошатнуло.

Кошмар! Ужас! Жуть...

И вместо того, чтоб убежать сразу:

— Рон...

Он услышал. Даже несмотря на стон. Свой собственный. Несмотря на дикое возбуждение, от которого чуть закладывало уши. Рон на миг застыл, потрясённый, даже не помогая Сандре (тоже не глухая!) подняться с колен. Под властью её губ и языка он забыл обо всём. И даже об опасности быть застуканным. Но не Гермионой же!.. Вот так, с распахнутой рубашкой, расстёгнутой ширинкой и членом во рту у полуголой девушки.

Пространство будто сжалось, сдавив грудь. В глазах всё расплывалось. Кроме Гермионы, будто в оцепенении стоящей на лестнице. С растерянным, потрясённым, извиняющимся взглядом и дрожащими губами. Рону захотелось провалиться сквозь пол, ударяясь задницей о каждый этаж, до самой Тайной комнаты! Лишь бы не видеть этих убийственно-испепеляющих глаз. Но не потому, что стыдно... Потому, что этого не должно было случиться с ними... вообще!

Что же делать?

Дилемма... Глупо извиняться за животное удовольствие, или?.. Решение было принято моментально. Рон рванул молнию и дёрнулся за волшебной палочкой.

Гермиона бросилась вниз по ступенькам. К коридору седьмого этажа, повторяя про себя лишь одно:

«Бежать... И забыть-забыть-забыть!»

Рон — следом.

— Стой!.. Стой, Мерлинова задница! — у него хватило наглости выстрелить Грейнджер в спину. Он выставил барьер, и Гермиону отбросило назад на ступеньки. Крепкая рука Рона сжала её тонкое запястье, не давая упасть на лестницу. Непонятная забота о той, кто предпочёл бы обойтись без подобного выражения чувств!

— Какого чёрта ты шпионишь за мной? В няньки заделалась? — закричал покрывшийся багровыми пятнами Рон. Он почувствовал, как руку выдернули из хватки. Зачем — ясно без слов. — Экспеллиармус!

Палочка Гермионы отскочила прямо к Уизли.

— Сначала ты выслушаешь меня, поняла? — его даже трясло. Он нервно заправлял рубашку в брюки, но взгляда не отводил.

Но Гермиона его не боялась. Ни капли.

— Нам не о чем с тобой разговаривать! — голос срывался от смеси стыда и возмущения. — У нас теперь вообще ничего общего. Слышишь, ничего! И как я только могла поверить, что ты...

— Что я — что? — орал Рон, размахивая рукой с зажатыми палочками. — Втюрился в тебя? А это имеет какое-то значение? — слабый ответный кивок. — Враньё. Опять твоё гребаное враньё! Зачем ты меня искала? Зачем?! Отдаться мне? Вряд ли. Наверно, морали читать! Так вот сразу засунь их себе знаешь куда!.. — и уже откровенно издевательски: — Ну, ты знаешь...

— Не смей так со мной разговаривать! Ты... Ты... — Гермиона не находила приличных слов, поэтому выпалила первое же, что пришло в голову: — Предатель!

Не слово — удар прямо в солнечное сплетение. Скучивающее внутренности в один большой клубок. Рон побледнел, ударил кулаком по стене, но даже не скорчился от боли и заявил с прежней злостью:

— Да ну? Я изменил тебе? Почему я должен чувствовать себя виноватым, а?

— Ты ничего мне не должен. Ничего! Но отчего-то не в состоянии понять суть произошедшего. Как это всё... неправильно! — «гадко» — слишком сильное слово. Ведь они расстались. «Вроде как... Но так быстро!.. Так быстро».

Рон закипал — нет, уже дымился — от эмоций:

— Ха! Так, по-твоему, я должен извиниться? С чего вдруг?! Потому что тебе так хочется? Я тебе больше скажу... Мне. Это. Понр-р-равилось! Это офигенное чувство, когда тебя хотят. Когда стонут от прикосновений. Когда шепчут, где нужно... как и чего нужно... Когда твердят твоё имя, а не лежат как бревно, на котором вырублено топором «Гермиона Грейнджер»!

Она вздрогнула, как от пощёчины. Слёзы подступили к глазам.

«Пусть он замолчит. Нет, пусть заткнётся!»

Но Рон продолжал, даже осознавая, насколько сейчас жесток. Только набирал обороты:

— Мне нравится, когда возбуждённый член вызывает желание трахаться. И то, что ты только что видела, тоже! Никакого трусливого бегства. Никакого «Прости, Рон»! И теперь я хочу слышать, как Сандра кричит подо мной и тащится от всего этого! Я буду смотреть, как она кончает, и злорадствовать, что ты сама себя лишила секса из долбаных родственных чувств! И ты... ты... со своей зажатостью и любовью к книжечкам... вызываешь лишь жалость! — Рон буквально выплюнул последнее слово и протянул палочку разгневанной Гермионе. — А теперь отвали, подруга, — яд в голосе просочился под кожу. Человека убивают Авадой лишь однажды, и только словом снова и снова.

Для Рона это была самая длинная речь в его ещё, по сути, короткой жизни. Он и сам не понял, как всё это влезло в голову. Нет, он и раньше знал обидные слова, но выдать такое сроду не получалось. Как будто что-то внутри подсовывало шпаргалки. Произошло то, что не поддавалось разумному объяснению, а Рон и так не силён в подобном.

Гермиона стиснула зубы, чтобы не заплакать. Чтобы не показать, каково это — слышать оскорбления от того, кто тебя якобы любит. Только не бежать — надо гордо уйти. Не сорваться. Не врезать Рону прямо между ног. Из злости! Чтобы заставить захлебнуться собственным ядом. Поэтому Гермиона сняла барьер и устремилась по коридору, снова считая шаги...

Рон внешне поник, словно что-то шарахнуло точно по темечку. Он, отшатнувшись, прикрыл рот ладонью и вдавил пальцы в кожу. Рука тряслась и тряслась... пока не окостенела. Он с трудом ослабил хватку, махнул вслед исчезнувшей Гермионе и стал медленно подниматься по ступенькам.

На площадке под окном Рон увидел стоящую у стены Сандру. Она уже накинула блузку и теребила её края в попытках застегнуть пуговицы, пока не заметила носки мужских ботинок. Фоссет подняла глаза и уставилась на Уизли с неприкрытым ужасом:

— Ты идиот? Нет, ты, правда, идиот! Зачем ты так с ней? Совсем рехнулся? И зачем я столько пила, знаю же, потянет на эдакое... — она имела в виду оральные ласки, но уточнять для Рона не собиралась. Пусть думает, что попытка заняться сексом всего лишь результат употребления горячительного, а не приступ внезапной симпатии.

Сандра стремительно заправляла блузку в юбку.

— Что ты делаешь? — Рон вцепился в руку. — Мы ведь не закончили, — жёстко заявил он. — Ты слышишь меня? — наблюдая, как Фоссет, выдернув запястье, продолжает начатое:

— Я не хочу, чтобы ты уходила.

Теперь синие глаза не соблазняли, а прожигали насквозь.

— И что с того? Что ты за человек такой?! Чем ты лучше Малфоя? Ничем! Такой же чёрствый, бездушный придурок! Я думала, ты любишь её. Любил... Чёрт, какая теперь разница! Ты всё испортил. Растоптал. Гермиона никогда тебя не простит. Неужели никаких угрызений совести? Ни на йоту?

Рон ненадолго отступил в сторону. Но лишь для того, чтобы отложить палочку и выдернуть рубашку из брюк.

— Вот заладили — нет! И сдалась тебе эта любовь... Сандра, ты же вроде как умная. Думаешь, Гермионе увидеть такое легко? Нифига! Да я бы с катушек слетел! Ей больно. Охренеть как больно!.. Но лучше она возненавидит меня за то, что я сказал, чем станет дотошно прокручивать это в голове, анализировать, терзаться чувством вины и никому не нужной обиды. Ненависть всё упрощает. Так будет лучше. Для нас обоих.

— Рон...

— Что, Рон, что?! Другого слова, что ли, не знаешь...

— Я... ты... удивляешь меня. Это... гадко. И благородно, — вот тебе и гриффиндорец! Фоссет отчего-то тронул такой способ забыть о боли друг друга.

— Я сам себя удивляю. И не узнаю. Но мне это почему-то нравится!

Он поцеловал Сандру. С яростью и отчаянием. Повторяя на выдохе:

— Пожалуйста... Пожалуйста, — ласково требуя логичного продолжения, но при этом решительно стаскивая с неё трусы. — Не отталкивай меня. Не надо...

Да, Рон опять просил о близости. Потому что внутри рассыпался на части. Мучительно и необъяснимо. И потому что секс — единственный способ не думать, лишь чувствовать.

А ещё точнее — кайфовать...

* * *

Гермиона всегда считала, что ей чужда ненависть. По крайней мере, к друзьям. Только не к ним. Когда так много связывает, так много пережито... А теперь даже не осталось места для слёз — всё существо наполнилось чем-то тёмным и вместе с тем пьянящим: желанием причинить боль и радоваться. Нет, упиваться этим, пока не пресытишься эмоциями. И если бы не способность мыслить даже в стрессовой ситуации, птички бы показались Рону невинным баловством.

Гермиона до боли сжимала кулаки, ощущая, как ногти впиваются в кожу.

«Так вот что обычно чувствует Малфой, глядя в глаза».

Тело плавилось от ощущений, и в муках рождалась цель — отомстить. Отыграться за боль. За несправедливость. За то, что лучший друг заставляет чувствовать всю эту гамму эмоций... И особенно — ненависть. Выжигающую внутри самое лучшее.

Дыхание сбивалось, а мозг настойчиво повторял:

«Это не Рон. Не Рон. Он болен. Нет, он рехнулся!»

А демон мщения шептал иное:

«Это не твои проблемы. Забудь. Ты не обязана. Просто живи. Живи для себя, дура...» — Гермиона механически переставляла ноги. Плелась по коридору, отягощённая собственными мыслями, еле вздрагивая поникшими плечами.

Вот так — без слёз.

Главное — просто идти вперёд. Подальше от Рона. От Сандры. От ответственности. Чтобы лечь на подушку и заснуть. И ничего не чувствовать. Только дышать.

И тут кто-то крепко схватил сзади за шею. Обезоружил и приставил палочку к горлу:

— Ну что, Грейнджер, пришло время поговорить по душам. И хватит дёргаться! Я не так безобиден, как тебе, наверное, кажется.

Не узнать этот голос невозможно.

Мысль как предчувствие беды:

«Малфой».

Гермиона вспомнила ночной кошмар. Не нужно было видеть лица, чтобы понять — он хочет поддаться своей ненависти. Даже больше — отдаться ей с восторгом и упоением.

Внутри всё похолодело.