Мой чёрный ворор

Мой черный ворон

Почему мне так неистово страшно? Я... Дрожу? Холод или страх? Не различаю: все плывет. Я плачу? Давно ли? Не заметил... Нет ответа... Больно.

Стою. Руки связаны за спиной тугим канатом, едва ли не до крови натирая мои запястья. Туго... Слишком туго! Всегда боялся боли. Страх – мой злейший враг, единственный, кто мог поставить меня пред собой на колени. Будь ты проклят!...

Я стою на одной линии с теми, кого можно смело назвать такими ужасными словами, как «смертник» или «живой покойник». Нас стреляют одного за другим. Выстрел за выстрелом, оглушая нас снова и снова. Но даже так: я боюсь лишь сильнее. Мне не миновать этого. Я мертв. Боюсь.....

Почему по телу вновь и вновь бежит неприятная волна дрожи, заставляя выпрямлять спину и выставлять грудь вперед? Закрываю глаза и вижу их: тех, кто некогда был мне так дорог, и тех, кого черные вороны забирают в лучший мир на своих пернатых крыльях. Выстрел... Смех... Дрожу. И снова выстрел! Я устал. Ноги предательски болят, стоять все тяжелее. И вот он: тот момент, когда весь мир сливается воедино: плачущие женщины, вытирающие носики разноцветными платками, кричащие в отчаянии и страхе совсем ещё маленькие дети, голосящие «Свободу писателям и поэтам!» мужчины, но их никто не слушает: весь город затих в минутах скорби и гнетущего кошмара. Я не слушаю никого: звук пропал, будто в немом кино, и ничьи крики, плачи, возгласы меня больше не волнуют. Но сквозь свою гробовую тишину, расположившейся вокруг меня крохотным куполом, я слышу Её. Девочка? Верно, кого-то из тех, кто стоит здесь со мной. Она кричит, чтобы не плакать, но все равно захлебывается собственными слезами, срывая свой тонкий голосок. «Папа!» - обреченно кричит она, и мир будто замедляется: птицы в ужасе, медленно махая крыльями, летят прочь, а та девочка, тяжко вздымая грудь, силится набрать воздуха, чтобы вновь пуститься навзрыд.

Боль в руках больше не чувствуется: она утихла разом с ощущением собственного тела. Ноги словно ватные, кажется, я вот-вот упаду, и больше не найду сил подняться. Но знаю: упаду – меня изобьют, и я буду вынужден молить у этих тварей пощады, молить убить меня, несмотря на громкие неуместные насмешки своих палачей в солдатских формах.

Мне холодно: босые ноги совсем не привыкли к зимнему холоду, остудившему брусчатую дорогу, а те лохмотья, что нам выдали жандармы, висят на мне, словно мешок. Они не помогут мне: верно, это лишь для прикрытия наших голых тел, ведь, кто захочет видеть нас? Ветер с громким воем несется улицами. Пожалуйста, замолчи!

Они тянут время... Стреляют, смеются, разговаривают... Издеваются надо мной? Вновь дергаюсь каждый раз, как слышу очередной выстрел, звук приглушенного падения и отдаленный женский, а порой и детский визг. Дети... Смотрят на смерть собственных родителей. Смотрят, как гибнут невинные. Смотрят, как кровь реками льется по дорогам сквера в поисках укрытия. Даже небо, будто бы зная всё, сочувствуя нам всем, затянулось непроглядными тучами. Грустно. Я больше не увижу солнечных лучей. А что я увижу ТАМ? Не знаю. Тьму? Ад? Я грешник... Отче наш... Смилуйся надо мной и пощади душу мою...

Глаза неприятно щиплет, губы словно содрогаются, но я не могу с собой совладать: страх берет меня, накрывает волной, забирая с собой все остатки былой гордости. Словно я рассыпан на множество мелких осколков, и ветер, пробегающий меж наших узких улиц, уносит меня прочь. Как бы я хотел...

Но вот он – мой личный черный ворон – мчится ко мне, расправив свои темные, будто уголь или смоль, пернатые крылья, так красиво переливающиеся под едва уловимыми лучами, пробивающимися сквозь облака. Он так неистово прекрасен... Забери меня! Забери же!... Летит так гордо, словно орел: выпрямив спину, высунув голову вперед и так уверенно глядя вдаль. Летит... Блеснув красным, будто бы налитым кровью глазом, он садится на сухую дряблую ветку некогда живого дерева, обращает ко мне свой угрюмый взор. И смотрит, словно изучая. Чего он хочет? Чего он ждет?

Перед глазами несется вся моя жизнь. Все, что я успел сделать, что не успел. Я вспомнил улыбку своей прекрасной жены Маргариты, её дивные голубые глаза, её милую, легкомысленную улыбку. Я вспомнил каждый наш совместный день, будто бы кто-то Неизвестный крутил в моей голове старую пленку. Мне больно её терять. Как бы я хотел, чтобы она не смотрела на меня. Не смотрела, как мне плохо, чтобы не страдать самой. Я люблю её всем сердцем... Всем своим неспособным на любовь сердцем.

Трясу головой, силясь стряхнуть с глаз соленые слезы отчаяния, гордо выпрямляю спину, смотрю вперед. Она тоже плачет, неожиданно замирая: видит мое преображение, уверенность во все ещё дрожащем теле, и страх с отчаянием в глазах. Она улыбается сквозь темную пелену, тянет ко мне руку. Я знаю, что делаю неверный шаг. Мне все равно. Мне не миновать своего ЧАСА. И все же мне так хочется...

Бегу вперед, крича свое последнее слово: «Маргарита!....»

«Кар!» - кричит ворон, широко раскрыв свой черный клюв. И наступает тьма...