Последний лист

Глава 5

Кэтти навестила родителей только спустя три года. Она теперь имела место в жизни и более-менее в обществе. Общество это было, конечно, никудышным — пьяницы да служанки (хотя люди сведущие знают, что служанки бывают разные, некоторые из них очень интересные личности), однако все-таки люди, а не звери в лесу, и Кэтти этому радовалась.
     Тогда, после лихорадки, Кэтти долго оправлялась и за ней нужен был уход. Уход был, даже если и неграмотный. Что ещё удивительно — было и жильё, и еда, всё-всё было — и, казалось, даже без подвоха. Потихоньку Кэтти привыкала к образу жизни, меняла своё мнение об удобстве и смахивала с себя свой собственный ореол красоты и благополучия. Её приучили к труду и она с ним свыклась, не изображая из себя белоручку. Кое-чему она все-таки научилась, живя в простонародье, такому не научишься абы где. Кэтти свыклась с мыслью, что красота, добро и зло, если их объединять под одной крышей, понятия весьма растяжимые. Вот грубый человек, пьяница, легко может оказаться порядочным малым, как бы парадоксально это не звучало. И красивая пташка, девушка из богатой семьи, каких Кэтти видела немало, в чистосердечном благородстве может не смыслить ничего. Пожалуй, Кэтти стала слегка циничной. Впрочем, все новоиспеченные её качества были ей лишь подспорьем, а не помехой, и легко дополняли её образ.
А какой, кстати, был этот её образ? Трудолюбивая крестьянка? Взбалмошная, избалованная богатая девица? Не та и не другая. Кэтти, светящаяся и купающаяся в своей кристальное чистоте и красоте прежде, теперь имела этой красоты лишь горсть кристалликов — но даже их она прятала и часто о них забывала. Искрящаяся Кэтти пропала, исчезла — её внешние изумруды поблекли, но появилось кое-что другое — внутренний блеск, понемногу набирающий обороты. Она его, конечно, не замечала. Не замечали и те, кто жил с ней рядом, однако дальний знакомый, знавший её прежнюю, легко бы заметил разительную перемену. Кэтти изменилась, казалось, её молодость померкла, но красота тела, пусть уже не сверкающая, а мудрая, с ней осталась. Осталась как констатациях факта, как простой довод, как аргумент — она есть и другой не надо. Если Кэтти теперь и выглядела простой крестьянкой, то, по крайней мере, выделялась среди остальных крестьянок — она была ещё и красива.
Мы говорим о красоте Кэтти и о переменах, с нею произошедших, упоминаем об обществе, которым Кэтти теперь была окружена, но не говорим главного: теперь Кэтти не была девочкой, она была женщиной, умудрённой опытом, женой. Переход из тихой деревни в город, пусть не самый большой и не самый оживленный, однако отточил ее терпение, заставил мириться с обстоятельствами. Она с умом теперь подходила к любой проблеме, однако никогда не возвращалась к самой главной — того дня, когда она сама, пусть и по-детски глупо, решила свою судьбу.
Как такое изменение могло произойти за один год, Кэтти не поняла и сама. Впервые Кэтти оказалась в комнатах над мастерской сапожника тогда, когда не имела сил на это как-нибудь реагировать — она билась в агониях, её трясла лихорадка... Позже, выздоравливая, она потихоньку узнавала это место больше, впитывала её серую мрачность и бедную простоту, наконец, ей казалось это место домом, который спас её от несчастья. Сапожник, молодой человек, которому принадлежала конура, его мастерская, человеком был добропорядочным — разумеется, в тех рамках, что поставило общество простонародья. К тому же, он был холостяком. События складывались в пазл, одна деталь подходила к другой и в один прекрасный день всем стало ясно, что Кэтти должна связать свою судьбу с этим человеком. К тому моменту её уже не пугали его сквернословие, его необразованность и временные запои; она не считала его таким уж большим пьяницей и относилась к его слову с толикой уважения. Его могучая фигура, сложённая, казалось, из грубого дерева, являлась для неё предзнаменованием защиты, а его стальной, неотесанный, упрямый нрав — отблеском благородства и мужества, зародившимся в глуши простонародья. Она не испытывала ненависти и отчуждения к человеку, приютившему её, который был на первый взгляд молчалив и по-деревенски груб. Впрочем, события шли своим чередом и, складываясь в определенную цепочку, вылили все в определенный результат.
Это было утром. Кэтти впервые за долгое время гуляла на лугу за городом. То был день ярмарки, проходившей в соседней деревне, и подруги-соседки не захотели упустить такой шанс показать молодой аристократке, что и простой народ не лыком шит и умеет веселиться. Кэтти имела в тот день вид измученный, но вместе с тем очаровательно-нежный — такого сочетания трудно достичь при желании. Она надела своё обыденное платье, но собственноручно соорудила венок, главным достоинством которого были цветы, а не рукоделие мастерицы, который дополнял ее лениво-привлекательный образ. Девушки вышли рано утром и часам к девяти были у деревни. Веселье начиналось, но собралась ещё не вся толпа, собирающаяся в этот день, и они гуляли поодаль от деревни. Была весна и цвели цветы под залившим окрестности ласковым негреющим солнцем. Под ногами шуршала трава, ветки деревьев вдалеке качались под нечастыми порывами ветра. Было по-утреннему свежо.
     — Мисси, я видела сегодня Эдди, — шутливо подтрунила над подругой одна из девушек. Она состроила смешную гримасу и пропела, — О-о, он был оча-ро-ва-ашка!
     Раздался дружный девичий смех. Мисси досадливо прикусила губу. Она была самой молодой в их компании, ей едва минуло пятнадцать.
     — Отстань от неё, миссис Гертству-уд, — ставя ударение на обращении, засмеялась смуглая темноволосая девушка, которая выглядела старше и зрелее остальных.
     Девушки снова заливисто засмеялись. «Миссис Гертствуд», или Миа, недавно обзавелась новой фамилией и теперь купалась в лучах славы у своих подруг. Девушка была не так глупа, чтобы предполагать, что ее звездный час будет вечен, однако слишком легкомысленна, чтобы упускать подобный шанс. Более того, она чувствовала возросшее уважение сверстниц за относительно ранний брак — ей только минуло семнадцать.
— Не завидуй, Оливия, — ответила она темноволосой, подмигнув.
Снова девичий хохот.
     Их дилемму прервал Джек — сапожник, приютивший Кетти.
     — Эй! — окликнул он их издалека, подходя ближе и слегка прихрамывая после вчерашней драки.
Девушки заулыбались, некоторые с интересом наблюдали за ним. Всем было известно, что одна из них ему небезразлична, а это всегда интересовало девушек.
— Ещё холодно, — угрюмо заметил он.
     Кто-то усмехнулся. В основном девушки шли вперёд, не сильно задерживаясь. Джек был уважаем среди них и среди своего окружения, хоть и молод, но он был мужчиной, что делало невозможным его с девушками понимание.
     — Вы все-таки решили сходить на ярмарку? — весело спросила Миа. Она считала теперь, что может слегка поменять своё отношения к мужчинам. Ее замужество будто делало ее более равной знакомым мужчинам и одновременно превращало мужчин практически в друзей, потому что мужьями ее они теперь стать не могли. — Долго же вы решались.
     Кэтти улыбнулась. Она шла поодаль от всех, прижав к груди букет одуванчиков. Ее юношеская наивность и добродушность не оставили ее теперь, но мешались с понятием своей зрелости, чисто женским чувством. Как любая женщина, знающаяся себе цену, Кэтти интуитивно полагала, что имеет к себе от Джека иное отношение, чем другие девушки, но также чувствовала, что данное обстоятельство смущает самого Джека и тактично не выдавала никоим образом своих предположений. Сама влюблённость как таковая была для неё чем-то обыденным. Возможно, потому, что сама она никогда этого чувства не испытывала и не знала его глубины. Она имела к Джеку самое дружелюбное отношение и не думала его менять.
     Джек лишь хмыкнул на замечание Мии. Его что-то беспокоило и это давало о себе знать. Казалось, он переживает внутреннюю борьбу, и было странно наблюдать за ней в таком могучем теле.
     В конце концов, девушки перестали обращать внимание на Джека, ступавшего за ними. Они продолжили переговариваться и перешучиваться, стараясь включить в разговор Кэтти. Но ее их беседа, кажется, не увлекала. Сделав ещё пару попыток, они оставили это дело, и, лукаво переглянувшись, пошли вперёд.
     — Кэтти, подожди, — окликнул сзади идущий Джек.
     Кэтти на секунду остановилась, обернувшись, но потом продолжила движение, уже медленнее, склонив голову над букетом. Джек сравнялся с ней.
     Прошла минута, прежде чем он заговорил. Ему, такому большому и уверенному, было сложно начать. Он мялся.
     — Ты уже давно у нас. Мы успели к тебе привыкнуть. — Он помолчал. — Мы, кажется, стали друзьями?
     Девушка внимательно слушала, размеренно шагая рядом, но не отвечала. Джек продолжал.
      — Понятное дело, что это наводит подозрения. Ты молода и живешь в доме с мужчиной, который ещё не женат.
      Джек выдержал паузу, чтобы собраться с мыслями.
      — Я не думаю, чтобы ты была всем довольна и... Но ты привыкла или привыкнешь, я думаю — дай только время. Может, жизнь здесь не прекрасна...
     — Я понимаю, о чем ты, Джек, — внезапно перебила Кэтти, остановившись. Она переложила букет а одну руку, опустив ее, а другой обхватила локоть для удобства.
     — Ты понимаешь?.. Я не знаю, хотела бы ты остаться у нас навсегда, или...
     — Да, я хотела бы.
     Джек дёрнулся, прочистил горло.
     — Ладно. — Он подался вперёд, желая продолжить движение, но остановился на фоне абсолютной недвижимости Кэтти.
     Она спокойно стояла в трёх шагах от него, разглядывая букет. Мысли Джека путались, его пугало видимое безразличие Кэтти и своя нерешительность. Более того, он был молод и не мог совладать со своей любовью, как часто бывает; ему хотелось тут же взять Кэтти под руку, или обнять, что было совсем недозволительно. Он стеснялся этих своих желаний.
     — А ты согласилась бы выйти замуж за кого-нибудь из... нас?
     Кэтти встрепенулась. Она перевела взгляд на Джека и в секунду в ее глазах промелькнуло отчаяние, перед ней пронеслись ее детские годы и мечты о будущей жизни. Она внезапно поняла, что совершенно бедна, совершенно не там, где должна быть. Она ужаснулась. Но больше всего пугало ее собственное к этому безразличное отношение. Что же она делает?..
     Но эта секундная вспышка прошла, волнение улеглось. Вернулась прежняя мудрая рассудительность. Проснулось также снисхождение.
     Ее губы чуть дрогнули:
     — Пожалуй.
     Джек онемел, казалось, но способен был двигаться и сделал было шаг к Кэтти, но потом опомнился и пошёл вперёд. Девушка степенно шла рядом.
     — Я не вижу в этом ничего плохого. Это как будто даже неплохо. Мы неплохо живем.
     — Да, — согласилась Кэтти.
     «Нет», — мысленно возразил Джек. Он не был глуп и прекрасно понимал, что выбор стоит на грани между его желанием и прежней жизнью Кэтти. Он не думал о том, что девушка не может так легко вернуться домой, даже если не выйдет за него, зато думал, что навсегда эту возможность пресечет, связав ее брачными узами. Он боролся между своим желанием и выдуманным долгом. Внутреннее благородство, несмотря на грубость в чертах, не позволяло ему принимать решения быстро и никогда в них не сомневаться. Его терзали душевные муки, тогда как гораздо легче было бы совсем не иметь добрых чувств.
     — А ты не считаешь, что я слишком неотесан? — неловко спросил Джек. Он смотрелся несколько комично.
     — Нисколько, — ответила Кэтти. — Мне кажется, ты очень даже неплохой парень.
     Джек нахмурился, однако на душе его полегчало. По крайней мере, она не питает к нему неприязни, какая может служить главным препятствием к браку.
     Кэтти понимала, что происходит. Она видела Джека насквозь и внутренне улыбалась, глядя на его старания. Однако слишком живая, она была так же нетерпелива и для многих странна.
     — Как ты думаешь, когда мы обвенчаемся? — спросила она.
     Джек опешил. Кэтти тоже опешила от своих слов, но виду не подала. Она была смущена своим порывом, но также несколько горда своей смелостью. Девушки вдали засмеялись — возможно, над своей шуткой, возможно, об услышанном. Кэтти не стала дожидаться ответа и пошла вперёд, сдерживая смех и кричащие эмоции под улыбкой. Джек молчаливо пошёл за ней.
Спустя минут пятнадцать они дошли до деревни. Ярмарка начиналась и, несмотря на сгустившиеся тучи, все были веселы. Отовсюду слышались задорные голоса деревенских парней и заливистый смех деревенских девушек. Повсюду молодежь толпилась у ларьков, люди постарше торговались, не желая оставлять это дело до самого разгара, а некоторые гуляли, ожидая кого-то или болтая с кем-нибудь.
Только увидев разноцветную толпу, яркие наряды и большие купола, Кэтти ахнула. На лице ее отразился восторг, свойственный детям. Хотя она и была выше всего этого, но никогда не видела такого цветового разнообразия. Уходила она оттуда глубоко уставшая, но счастливая.
Но я не могу пропустить немаловажный в жизни Кэтти момент, который сделал тот день судьбоносным. Мы знаем, что Джек был крайне смущён тем, что хотел поведать Кэтти и до сих пор не смог рассказать ей об этом. Однако ярмарка подействовала на него ободряюще, всеобщее веселье подкрепило его дух, он чувствовал, что Кэтти добро настроена и не засмеёт его, каким бы смешным он не показался. Более того, она была готова к его заявлению — он чувствовал это и она сама недвусмысленно выразила своё к этому отношение.
Он подошёл к ней снова, когда Кэтти, смеясь, пробовала недавно испечённые булочки.
— Кэтти, — сказал он. — Ты выйдешь за меня?
— Конечно, выйду, — сказала Кэтти, не оборачиваясь, будто отвечая на будничный вопрос о погоде или о чем-нибудь мелком. Ее тон говорил: «В чем вопрос?», а собравшиеся в уголках губ морщинки свидетельствовали о смущении. Но только глаза, стоящие на мокром месте, отчаянно кричали о помощи, которую Кэтти никто не окажет.